Летописцы летающей братвы. Книга третья

Соблюдая нейтралитет, я в душе посмеивался над нравственным поединком этой троицы. В принципе, я тоже не прочь поволочиться за какой-нибудь пампушечкой. Большого греха в этом нет, а польза существенная. Любовная интрижка отвлекает от монотонной рутинной работы, возбуждает и вливает порцию адреналина в застоявшуюся кровь.

Среди женского персонала редакции кроме Анны заслуживала внимание Наташа Чулкова. Высокая, статная, крепкая, она была наделена настоящей русской красотой. Огромные голубые глаза, пухлые, с обворожительными ямочками щёчки и пунцовые губки невольно притягивали взгляд, заставляя мужчин останавливаться на улице и раскрывать рты от потрясения. Чертовка знала о своей неотразимой привлекательности и, будто дразня офицеров, носила в меру декольтированные платья. Из-под выреза интригующе выпирали краешками полные белые груди, образуя соблазнительную ложбинку, украшенную золотым кулончиком. Длинные ноги, крутые бёдра и лебединые руки обещали счастливчику настоящую усладу в любви. К сожалению, и у неё имелся существенный недостаток: она была замужем.

В юности я считал, что красивые девушки для меня недоступны. И потому обходил их стороной, полагая, что таким уродцам, как я, на успех рассчитывать бесполезно. И всё ломал голову, с кем же они кувыркаются в постели. Это каким красавцем надо быть, чтобы соблазнить таких прелестниц. Так продолжалось до тех пор, пока не посмотрел фильм «Собор Парижской богоматери». И успокоился. И понял, в чём суть поговорки «любовь зла, полюбишь и козла».

Наталья была исключением из правил. Не знаю, как она блюла себя за пределами редакции, но нашим ловеласам давала «полный отлуп». С кем произошёл первый конфуз, когда и при каких обстоятельствах – история умалчивает, но авторитет Чулковой с тех пор заметно вырос. Мужчины уважают непокорных. Хрупкие создания у них не в цене.

Половина женщин, работающих в редакции, курила, и все обожали кофе. Может быть потому, что эта привычка досталась им вместе с дипломами о высшем образовании. Смолить сигареты в институтских коридорах считалось модным, а длинные, тонкие, женские – престижным. Где они их доставали – непонятно: в Союзе такой продукции не производили.

Чаще всего на площадке, отведённой для курения, появлялась машинистка Саша. До бальзаковского возраста она ещё не доросла, но уже была достаточно эрудированной особой по части обольщения и любовных утех. Женщине хотелось замуж, и потому она модно и броско одевалась, в полном объёме использовала парфюмы и макияж. Не знаю, как это действовало на других, но её чары на меня не волновали. Умой её получше, и за слоем краски и румян увидишь серые щёки, серые, запавшие глубоко в глазницах гляделки, бледные, малокровные тонкие губы и острый мефистопольский подбородок. Словом, серая мышь, смотритель музея антропологии. Короткая подстрижка и лёгкий, почти неуловимый пушок над верхней губой делали её лицо юным, но вся фигура не давала усомниться, что перед тобой женщина. Привлекательной её можно было назвать с большой натяжкой и, по-моему, девушка это хорошо сознавала. Но среди товарок она выгодно отличалась тем, что на всякое событие в жизни имела своё собственное мнение. Подчас спорное, но, как правило, смелое и оригинальное. Редакцию она называла стойлом для быков, равнодушно пережёвывающих жвачку и мычащих при виде хозяина, столицу – полигоном для выживания, а политику – идеологией оголтелого социализма. Выскажи она свои суждения лет десять назад, – её бы непременно прописали на Соловки или в дурдом. Но на дворе были восьмидесятые, разгар политической оттепели, и силовые структуры снисходительно терпели высказывания всяких там ворчунов и диссидентов: собака лает – ветер носит.

С Александрой мы сошлись на спорах о Есенине. Началось с того, что в курилке ей не понравился мой взгляд. Она глубоко затянулась и, глядя на меня в упор, процитировала:

– «Что ты смотришь синими брызгами? Или в морду хошь?».

– «Я такую, как ты, не первую. Немало вас. Но с такою, как ты, со стервою, лишь первый раз» – поддержал её я. – Какой был человечище! Современный Пушкин! И зачем ему приспичило повеситься в зените славы?

– Он не повесился, его убили! – возразила Шурка и стала приводить неизвестные мне факты в подтверждении своей версии. Если всё, о чём она рассказала, было правдой, то сомнения мои в насильственной смерти поэта заметно пошатнулись. Но меня удивили не доказательства, а сама компетентность оппонентки о его личной жизни. Даже моя жена Лада, написавшая дипломную работу о творчестве Есенина, не знала и половины того, что за пять недолгих минут выпалила поклонница дамских сигарет.