Летучий корабль

— Я была, — сказала девушка, улыбаясь, и Павел удивился, как странно смотрелись на ее фарфоровом, с акварельным румянцем личике широко распахнутые глаза, источавшие недюжинный темперамент и силу. Пока сотрапезники обменивались репликами, Павел уже понимал — по интонации мелодичного голоса, по лукавому взгляду, по легкой улыбке, — что Маша выделила его из компании. Михаил с усатым, подчиняясь желаниям дамы, начали гнусно подыгрывать, и Павел из вежливости тоже вовлекся в галантный поединок, хотя нескрываемый Машин интерес скорее отталкивал его, чем привлекал.

После обеда Павел узнал от Михаила, которого развеселил чужой флирт, что Маша окончила университет, а ее мама заведовала секретной библиотекой. Машину маму все называли Инной Марковной, но ее подлинное отчество было Марксовна, что лаконичным штрихом указывало на семью с большевистскими традициями. Услышав про ведомство первого отдела, Павел решил, что к Маше лучше не приближаться, и на время забыл о девушке.

Он проводил рабочее время, листая брошюрки с техническими характеристиками, параметрами и аббревиатурами. Дни проходили бесплодно, но как-то его, заинтригованного, отправили на непонятное мероприятие — мальчиком на побегушках, — где с толпой компетентных начальников он стоял среди летного поля на сохлой траве, щурился на солнце, на город, который окружал аэродром, и гадал, зачем собрались люди, сканировавшие загадочным вниманием "Ан-2". Павел, которому приглянулся старенький самолет, с удовольствием наблюдал, как фыркнул двигатель, как растворились в воздухе лопасти пропеллера, как самолет покатился по полосе, а потом легко оторвался и полетел, покачивая крыльями и комично, враскоряку, расставив шасси.

— А ведь я, Анатолий Ефимович, — солидно, но ласково рокотал волоокий Морозов, и его полные щеки лоснились от пота, — помню, когда с этого аэродрома каждый час взлетал "Ил-28".

— С тридцатого завода уходили? — кивнув, спросил морозовский собеседник.

— Пекли, как пирожки. Рев стоял!..

Свита заулыбалась. Потом "Ан-2" нацелился пропеллером в толпу и, рыча, приземлился на бетон. Отвалилась дверь, по шаткой лестничке спустились люди, а Женя Козленко — озабоченный карьерой партиец, явившийся на мероприятие из политических соображений, — потянул Павла к самолету, из которого выбирался летчик. Тот подал Жене руку, и Павел вспомнил, как Женя рассказывал, что занимается в парашютной секции.

— Еле успели отмыть, — пожаловался летчик. — Вчера одна добрая душа рюкзак не закрепила, а в нем банки с компотом из слив. Как хрястнуло! — Он махнул рукой. — Жидкость пропала, конечно. А сливы мы съели.

— Со стеклом, Леонид Васильевич? — спросил Женя.

Леонид Васильевич усмехнулся и ответил:

— Не, мы же умные. Мы ягоды ели — а стекло выплевывали.

Его светлые глаза смеялись, а лицо хранило каменное выражение, и было непонятно, издевается он или говорит всерьез, — а Павел подумал, что неплохо встретить Игоря, закрутившего роман с иностранкой, которая анатомически не отличалась от отечественных барышень, в престижном качестве — парашютистом. Пока ученые толпились в стороне, он познакомился с Леонидом Васильевичем, и тот с хитроватой ухмылкой дал понять, что может посодействовать. Совещание закончилось, толпа разбрелась, а Павел обратил внимание на другого участника планерки — мужчину лет сорока, с точеными чертами лица и агатовыми глазами. Бросилось в глаза, как бережно тот, подойдя к самолету, погладил обшивку, словно собачий загривок.

— Кто это? — спросил Павел у Жени, краем глаза указывая на незнакомца. Тот скосил взгляд.

— Смежная организация. Биологи, кажется.

Несколько дней воодушевленный Павел, которому не давало покоя приморское видение, твердил себе, что он должен прыгнуть. Его уже разочаровала работа, которая упорно не давалась разуму; чтобы наскоро повторить ялтинскую иллюзию полета, он был готов к альтернативным путям и так увлекся, что скоро, держа в спортивной сумке бутылку из неприкосновенных запасов мамы, Анны Георгиевны, которая отоваривала их водочные талоны, оказался на аэродроме, разыскал Леонида Васильевича и был представлен тренеру Николаичу. Гостя пригласили в каморку, и Николаич забренчал железом, разыскивая под грудой лома посуду. Потом вытащил охотничий нож, одним ударом пробил донышко консервной банки и ювелирно, не оставляя зазубрин, открыл тушенку.

— Ты не из общаги? — приговаривал он, принюхиваясь. — Мы, когда жили в общаге, — играли в танковые бои. Танком был спичечный коробок, который приклеивался к четырем тараканам. Можно было воздушные бои устроить — но тараканы не летают…

Павел кивал, кусая вложенный ему в руку бутерброд. Его сморило спиртное, и он очнулся, когда Николаич ткнул его в плечо.

— Подъем… пора в небо.