Лев любит Екатерину

Пугачев льнул к кремлю и, чудилось, поставил себе целью разбить стены. Втащив пушки на колокольни, он приказал стрелять по Спасскому монастырю в правом углу крепости. Ветхое строение едва держалось. Одна брешь – и мятежники будут внутри. Но пожар обернулся против незваных гостей. Вскоре от горящих деревянных домов жар начал наступать на победителей, и им пришлось спешно переправляться через реку в лагерь.

Множество пленных гнали из города. Казаки желали во что бы то ни стало сохранить людей, чтобы потом продать через степь. Башкиры же, напротив, кололи, кого могли, и серчали на грозные окрики соратников. Лиза наблюдала, как какая-то женщина с тремя детьми убегает от страшных косоглазых всадников. Девчонки вцепились ей в руки, а зубами она держала подол с младенцем. Видя, что смерть близко, баба кинулась под ноги казацкой лошади и завопила:

– Батюшка! Помилуй!

Верховой загородил ее боком коня и втащил в седло.

– Что ты, мать, очумела? – сипло спросил он. – Ведь башкирец же тебя заколет!

Они поскакали дальше к мосту, где теснились телеги с добром и множество люда, перегоняемого через реку как скот. Народ кучами срывался в Казанку, и тела, зацепившиеся за деревянные опоры, уже образовали запруду.

У лагеря пленных согнали на широкое поле, по краю которого разместили пушки. Поставили на колени и один раз шарахнули картечью поверх голов – для устрашения. Но канониры у Самозванца были неумелые – многие в переднем ряду рухнули, подкошенные их меткой стрельбой. Бабы подняли вой и попадали на детей, прижимая телами к земле. Тут выехал злодейский полковник Белобородов – тщедушный старичок, беглый солдат, а по ухваткам старообрядческий начетчик – и с изуверской ухмылочкой огласил всем прощение. Народ закричал: «ура!» и повскакал с карачек. Но пленным велели сидеть смирно, пока не начнут выкликать желающих пойти в службу к государю Петру Федоровичу.

Сам Пугачев развалился в атласных креслах возле своего распахнутого шатра и с важностью принимал дары казанских татар, приехавших к нему на поклон. Как и башкиры, они хотели, чтобы родные места были очищены от колонистов и возвращены им в вечное владение. Самозванец взял верблюдов и золото, но ничего не обещал. Хорошо ли царю отовсюду теснить русских? Каждый раз, когда дела шли бойко, Злодей помышлял о державе. Когда же Миних наступал ему на пятки, думалось только об уходе в Персию.

Сейчас Пугачева забавляла мысль, что на том берегу Казанки обе его жены. (Про Лизу он не знал.) Любопытно будет взглянуть на них, если останутся целы. Софье муж прочил батогов за то, что ославила его перед людьми. Устинью же можно и принять обратно. Если здесь ни за кого глаз не зацепится.

Под стенами бушевал огненный шквал. Точно лава разлилась по всему городу. Искры и целые головни от рушащихся домов летели в крепость. Они падали на деревянные кровли. Но люди быстро затаптывали пламя. Заливать его было нечем, кроме собственного пота. Подступ к реке оказался отрезан.

Из Благовещенского собора слышались нестройные голоса поющих. Преосвященный Вениамин служил молебен о спасении христианских душ. Народ набился в храм, стоял на паперти, распирал плечами площадь. Подпевали все, и от этого тягучего, слезного моления щипало в носу и горели глаза. Плакали и мужчины, и женщины, и барышни, и солдаты. Настал их час. И смерть пришла к ним лютая. От огненного запаления и воровского нападения.

Едва умолкла пальба за стенами кремля, Вениамин поднял чудотворную икону Казанской Божьей Матери и, превозмогая тяжесть древних досок, двинулся к выходу из собора. За ним потянулся клир и причет, хор и все, кто был. Огромной змеей пополз крестный ход вокруг укреплений. Адский жар дышал на людей, слышно было, как гудит огонь за кирпичной кладкой и с грохотом рушатся выгоревшие дома.

Ветер был на стороне Самозванца. Удалой разбойник, пришедший с ним из степей, он дул прямо на крепость. Высокие столбы пламени вставали выше стен. Когда пожар захватит внутренности кремля, его каменные кишки и сердце, настанет конец.

Три раза обошел Вениамин крепость, не позволив служкам подхватить себя под руки. Сам нес икону, как дорогое дитя. И как мать-старуху, которую не бросишь среди беды. И как единственную надежду. Шесть тысяч человек рыдали хором: «Тебе Бога молим!»

Уже смеркалось, когда ветер поворотил от кремля. Сначала все стихло, а потом издалека пришел свежий бриз, не пропитанный гарью. Он слабо обдувал красные, пропеченные жаром лица, летел за Казанку, подхватывал пепел и труху древесного угля. А потом вдруг начал крепчать, заставляя пожар разгораться с новой силой. Небесный шквал гнал огненное море прочь от города, к лагерю Самозванца. Ни гладь реки, ни Арское поле не стали для него преградой. Смерч пламени сыпал искрами и бил хвостом по земле, оставляя длинные черные полосы. И через тридцать лет на тех местах ничего не росло, почва так спрессовалась и прогорела, что по ней можно было стучать ножом – звук выходил, как от фарфоровой чашки.