Лев Спарты

– Это тайна, а от тебя у меня нет тайн.

Он понял, что это важно для нее, и нерешительно позволил ей высвободиться и сесть.

– О чем ты говоришь?

– Пока твой отец не вернется из путешествия, мы не сможем стать мужем и женой, если только это не будет позволено царем. Царь может дать такое разрешение, но только во время войны.

– Но ведь я уже говорил об этом.

– А если войны нет?

– Нет войны? – не веря своим ушам переспросил Теусер.

– Тетя Горго сказала мне… это нельзя повторять… ходят слухи, что некоторые из членов Совета выступают против этой войны.

Теперь он полностью отпустил ее и в ярости сжал кулаки.

– Это не может быть правдой! Леонид никогда не согласится, чтобы мы склонили головы…

– Но Совет…

– Совет! – прорычал Теусер. – Они слишком стары, чтобы сражаться, поэтому им хочется, чтобы и все остальные сидели по домам!

Элла смотрела на его четко очерченный на фоне белой стены профиль. Решительно вынесенный вперед подбородок принадлежал воину, презирающему проволочки. Точно так же, допустила она тайную мысль, он говорит о нетерпеливом возлюбленном, не терпящем отсрочек. В нем соединились они оба. А что соединилось в ней?.. Истинный спартанец жил для войны и желал войны. Она же желала войны только потому, что та позволит ей и Теусеру пожениться. Ее желание обладать им стало столь настоятельным, что она предпочла бы призвать войну на их головы, чем ждать еще неделю возвращения его отца. И когда они возлягут вместе, и он уйдет сражаться и будет убит…

Словно уловив ход ее мыслей, Теусер опять заключил ее в объятья.

– Ты моя, – произнес он. – Моя. Ничто в мире не заставит нас быть сейчас порознь. Ничто. Никто.

Быстрым поворотом гибкого юного тела она высвободилась, решительно встала и оправила свою тунику.

– Кроме нас самих, Теусер, – сказала она, переведя дыхание. – Еще один день – если ты действительно любишь меня. Завтра мы поговорим с царем. До тех пор ты должен потерпеть. Я не какая-нибудь девица из гимнасия. Неужели меня не стоит дождаться, Теусер? Вспомни поговорку: когда дождь выпал, ничто не в силах вернуть его на небеса.

Он встал и снова попытался поймать ее.

– Элла, мы должны быть честны перед нашей любовью…

Она знала, что он побежден и что это был его последний протест.

– Мы должны быть сильными, – возразила она. – Помни, – она шокировала даже себя деланой помпезностью, мы – спартанцы!

– Я почти жалею, что не родился афинянином! – взорвался Теусер.

После этого, и только после этого она позволила ему обнять себя еще раз, и они, смеясь, нежно прижались друг к другу.

V

Никто не смеялся в тот вечер в Совете эфоров. Лишь изредка подобная расслабленность случалась во время дебатов в этом спартанском собрании, в этот же тяжелый час причин для увеселения не было вовсе. Повод для смеха мог бы быть разве что у Ксеркса. Произнесенные старым Ксенафоном слова определенно порадовали бы царя персов.

– Наша святая обязанность – проследить за тем, чтобы ни капли спартанской крови не было пролито при защите Афин.

Он прочистил охрипшее горло и по очереди посмотрел на членов совета.

– Афины, – повторил он, – исконный враг Спарты.

Воцарилась тишина, которую он вполне мог расценить как согласие. Старики заерзали на жестких деревянных скамьях, а потом вопросительно посмотрели на царя Леотихида, расположившегося на одной из двух скамеек, предназначенных для царей.

Леотихид был мрачен. Он всегда казался таковым, когда был не в состоянии определиться с собственным мнением.

Каким-то образом, самой важной скамьей в комнате, к которой продолжали время от времени возвращаться глаза присутствующих, стала пустующая скамья царя Леонида.

– Что у нас общего, – продолжал Ксенафон, – с этими пустословами и их безбожной демократией? Многие из нас пострадали лично от их беспричинных нападений. Нам все время приходилось сражаться с ними. Почему мы должны теперь протянуть им руку дружбы?

Было время, когда подобное заявление эфора показалось бы немыслимым. Много лет назад совет образовался как чисто административная единица, в обязанности которой входило управление государством, когда царей не было в Спарте во время ведения боевых действий. Но отсутствие наших царей позволило эфорам присвоить себе дополнительные полномочия. Вскоре они стали арестовывать всех, кто выступал против них, а потом и бесцеремонно расправляться с арестованными. Шло время, и они посягнули на саму царскую власть, объявив себя выразителями народной воли. Афиняне смеялись над государством, в котором правили два царя и пять деспотов – деспотов, которые сейчас собирались провозгласить отказ от поддержки Афин и их политики.

Ксенафон выставил голову на тощей шее к четырем собратьям-эфорам.

– Цель Спарты, – провозгласил он, – состоит в выдерживании независимого курса в наши бурные времена…

Его сухой трескучий голос рассыпался в темноте, когда вошел царь Леонид.