Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Описанный круг идей был систематизирован и философски конкретизирован в недрах немецкого академического богословия и философии XIX века в трудах Г. В. Гегеля, И. Канта, Ф. Шлейермахера, Ф. Баура и в особенности Альбрехта Ричля (1822–1889), который, в свою очередь, значительно повлиял на формирование научного мировоззрения Адольфа фон Гарнака (1851–1930), ведущего немецкого протестантского богослова и историка Церкви конца XIX – первой трети XX вв., автора основополагающих трудов «Руководство по истории догматов» (1886–1890), «Сущность христианства» (1900) и других.

Главная задача, которую немецкое либеральное богословие преследовало, заключалась в многоплановой и многоаспектной адаптации христианства к современной науке и знанию, к свободной критике христианской доктрины разумом, к идее прогресса, морали, политической свободы. Христианская жизнь должна быть встроена в культурную жизнь современной Европы. Задача теологии как академической науки становится совершенно конкретной: описать общение человека с Богом в таком контексте и таких категориях, которые позволяют адаптировать к современности как историческое христианство в целом, так и конкретную личность и ее жизнь. Христиане призваны к действию в мире, а не к бегству от него. В таком посыле, конечно, заключался мощный идейный потенциал.

Важно и то, что при такой постановке вопроса возникает способ (насколько он убедителен, это уже другой вопрос) развести науку и мораль в разные концы интеллектуального «ринга». Ведь в перечне необходимых адаптаций пара «наука и религия» не случайно стоят на первом месте. Задача понять, каково их соотношение и взаимное влияние, являлась одной из основных проблем богословия (и остается таковой по сей день). Для немецких богословов второй половины XIX века наука обладает приматом теоретической объективности, а религия и университетская дисциплина теология служат поискам моральной санкции и ответа на вопрос о предельных жизненных смыслах. Ключевое значение в этом процессе приобретает понятие «Царство Божие», которое носит ярко выраженные моральные черты и отражает ядро христианства, его сущность, одновременно освобождая христианскую проповедь и Писание от поздних мифологических наслоений. «Царство Божие» – это царство разумной любви к Богу и ближнему. «Царство Божие» – это не «внешняя» по отношению к человеку категория, это сокровенное зерно, которое посеяно в его сердце и должно принести в свое время соответствующие плоды: «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). «Царство Божие» имеет тенденцию к росту, распространению, влиянию на окружающую жизнь, которая должна стать добрее, лучше, нравственнее. Таким образом, этика и связанные с ней внутренние переживания становятся для либерального богословия ведущим инструментом самообоснования и культурного позиционирования, а любовь – эталоном христианской жизни.

По всей видимости, тезис о том, что между поздним мировоззрением Л. Н. Толстого и протестантизмом существует прямая связь и что писатель даже является крипто-протестантом, в русской историографии был впервые озвучен Н. Минским в работе «Толстой и Реформация». Действительно, искушение объявить толстовство одним из изводов либерального протестантизма очень велико. Правда, следует учитывать, что мировоззрение Л. Н. Толстого изначально расходится с историческим протестантизмом в двух принципиальных пунктах:

во-первых, это радикальное отвержение писателем основополагающего принципа sola fide в традиционном протестантском понимании, т. е. оправдания только верой, причем верой в искупительный характер страданий и смерти Христа;

во-вторых, всю жизни писатель был последовательным и неумолимым критиком богословия апостола Павла по той простой причине, что принцип sola fide находит в этом богословии последовательное и законченное развитие. Именно поэтому Л. Толстой писал о лютеранстве, что это такое же «учреждение обмана», как и все другие конфессии (44, 105). А в 1884 г., когда новое учение Толстого в общих чертах определилось, мы находим в его дневнике такую категорическую запись: «Что за глупое явление реформация Лютера. Вот торжество ограниченности и глупости. Спасение от первородного греха верою и тщета добрых дел стоят всех суеверий католичества. Учение (ужасное по нелепости) об отношениях церкви и государства могло только вытечь из глупости. Так оно и вытекло из лютеранства» (49, 65).