Лев Толстой. Свободный Человек

Толстой встречался с отцом Амвросием трижды. В 1881 году он отправился в Оптину пешком, в одежде простого крестьянина, со слугой Сергеем Арбузовым. Он хотел поселиться в самом бедном странноприимном доме, но монахи быстро распознали его и отвели ему лучшую комнату в лучшей гостинице. Однако на сей раз встреча с Амвросием скорее разочаровала Толстого. Он спорил со старцем о Святом Писании и даже стал уличать того в его незнании. Это был уже совсем другой Толстой — «протестант» и спорщик.

Их третья, последняя встреча состоялась в 1890 году. И тогда Толстой записал в дневнике, что «старец жалок своими соблазнами до невозможности». Бог, писал он, только с молодыми послушниками, а со старцами — дьявол. Это последнее свидание с Толстым огорчило отца Амвросия. Он уже читал его религиозные сочинения или слышал о них. Он просил Толстого раскаяться в своих еретических воззрениях. Но Толстой даже уклонился от благословения перед выходом из кельи. «Горд очень, — сказал Амвросий после ухода Толстого. — Никогда к нам не придет». В 1877 году он говорил обратное. В 1891 году отца Амвросия не стало. А годом ранее Толстой как раз задумал «Отца Сергия». Но эта повесть является не прославлением монашества, а разоблачением его.

Тем не менее связь Толстого с Русской православной церковью в начале его духовного переворота продолжалась довольно долго. Больше того, сам этот переворот поначалу, собственно, и выразился в том, что Толстой пришел к Церкви.

Это был вызов той общественной среде, в которой он жил до сих пор. Ведь ни в сфере московской и петербургской аристократии, ни в кругу писателей «Современника» искренняя церковная вера не процветала, считалась чем-то архаическим, «средневековым». В храмы приходили либо ритуально, либо по необходимости. Без них нельзя было заключить брак, узаконить рождение ребенка и даже быть похороненным на обычном кладбище. Отношение к священникам, «попам», у аристократии было в лучшем случае снисходительным. Когда те по праздникам служили молебны в барских домах, их не приглашали за стол, а выносили им еду, как рабочему люду. В старости Толстой рассказывал, что это всегда удивляло его и что в его семье священников сажали за стол. Но почему? Из «демократических соображений».

Когда сестра Мария Николаевна стала монахиней, Сергей Николаевич называл ее монашеский клобук «цилиндром». Сам он в течение двадцати лет не исповедовался и не причащался, так что к нему однажды явились представители духовной консистории с требованием, чтобы он исполнил долг православного христианина, которым формально считался. Об этом посещении он с возмущением написал брату Льву.

Ни у Льва, ни у Сергея не было глубокого церковного воспитания. Впрочем, как пишет Н. Н. Гусев, при жизни матери Толстого «странники и странницы находили гостеприимный приют в яснополянском доме». Когда в Ясной Поляне поселилась тетушка Остен-Сакен, их стало еще больше. «Была полумонахиня Марья Герасимовна, были какие-то Ольга Романовна, Федосея, Федор, Евдокимушка и другие. Николай Ильич не препятствовал своей сестре принимать странников и странниц, но сам с присущим ему здравым смыслом не разделял ее восторженного отношения к этим людям».

В «Исповеди» Толстой утверждает, что до произошедшего в его душе переворота был атеистом. Это, конечно, неправда. Из его дневников мы знаем, что и на Кавказе, и в Севастополе, и в первые годы семейной жизни он не раз обращался к Богу с молитвой, порой страстной. Ему не хватало живого общения с Богом, он искал Его. В начале духовного кризиса Толстой решил, что найдет Его в Церкви.

И потерпел сокрушительное поражение.

Чья здесь была вина, судить трудно, а то и невозможно. Нужно понимать особенности духовной и умственной личности Толстого. Он не мог ничего принимать на веру. Он был убежден, что если Бог дал людям разум, то не для того, чтобы его затуманивать машинальным исполнением ритуальных служб и обязанностей. Он искал живого общения с Богом и хотел разумом понять Его. Зачем Он создал человека? Зачем земные страдания? Если Бог — само милосердие, жизнь должна быть радостью, а не ожиданием смерти. Если мы не знаем, что ждет нас после смерти, как можно устраивать мораль жизни на основании того, чего мы не знаем? Это всё равно что гадать на кофейной гуще. Эти и множество других, еще более сложных вопросов не давали ему покоя. Ими переполнен дневник Толстого после его духовного переворота и до последних дней жизни. Толстой был человеком предельно свободного ума. Если он не находил ответа на поставленный себе вопрос, он продолжал его искать. Он не мог просто сказать себе: вот этого я не понимаю, так приму же на веру то, что говорят другие (например, Церковь). В результате Толстой и Церковь оказались «несовместны».