Лев Троцкий

По мере продвижения на восток конвой становился более предупредительным. Сказывалось традиционно уважительное отношение к Троцкому чуть ли не как к творцу большевистских побед в Гражданской войне. Чем более удалялись от глаз начальства, тем свободнее чувствовали себя охранники, готовые даже оказывать житейские услуги. В Самаре были закуплены смены белья, мыло и другие вещи первой необходимости. Купленным вещам присваивались иронические имена — полотенце имени Менжинского, носки имени Ягоды.

Исключительно важную роль в деятельности Троцкого с этого времени начал играть его старший сын Лев Седов. Активно участвовавший в оппозиции и до этого, теперь он постепенно превращался в основного политического сотрудника и помощника отца. Не успев в Москве даже попрощаться с женой Анной из-за внезапности отъезда, он целиком и полностью отдался политическим делам Троцкого. Его мать писала, правда, значительно преувеличивая ситуацию: «С этих пор он стал нашей единственной связью с внешним миром».

Из Фрунзе путь продолжали сначала на автобусе, затем по высокогорной дороге на телегах и, наконец, вновь на автобусе, высланном из Алма-Аты.

Так Троцкий оказался в третьей, на этот раз советской, ссылке, из которой бежать было почти невозможно, тем более для такого именитого лица, находившегося в изгнании вместе с семьей. К тому же, при всем неприятии сталинского режима, существовавшая власть рассматривалась им не как политически враждебная, а только допускавшая серьезные отклонения от правильного курса. Изгнанник по-прежнему ставил своей задачей не свержение власти, а изменение политики путем замены «центристского» руководства новыми людьми, что повлекло бы восстановление его личных властных функций.

Ссылка Троцкого породила новый анекдот, циркулировавший в Москве в 1929 году. В нем рассказывалось, как Сталин, провожая Троцкого и попыхивая трубкой, заявил ему: «Дальше едешь, тише будешь». Этот анекдот явно придумали те, кто плохо знал характер Льва Давидовича.

Устройство в Алма-Ате. Налаживание связей

Первый месяц Троцкий с семьей жили в алма-атинской гостинице «Джетысу» (в переводе с казахского «Семиречье»). Условия были не из лучших. За две крохотные комнаты необходимо было платить из своего кармана. Комнаты не имели элементарных удобств (ванной, туалета), к которым семья успела привыкнуть как к необходимому условию существования. Правда, Наталье Ивановне будто в насмешку предоставили право пользоваться кухней, но ее оборудование было разрушено и приходилось пользоваться ресторанной пищей, дорогой и мало съедобной, «гибельной для здоровья», как сообщал Троцкий 31 января в телеграфной жалобе Калинину и Менжинскому. «Мы поселены ГПУ [в] гостинице [в] условиях, близких тюремным», — негодовал Лев Давидович, вспоминая, вероятно, более удобные условия первой ссылки по приговору царского суда в Сибирь в годы юности. Особенно раздражал его теперь отказ начальника местного управления ОГПУ дать ему разрешение на охоту.[1062]

Все же, попытавшись несколько припугнуть Троцкого более суровыми мерами, которые, однако, ни в какое сравнение не шли с бесчеловечными каторжными условиями узников уже находившегося в стадии становления ГУЛАГа, высшие власти пока не собирались слишком закручивать гайки. За Троцким, его перепиской было, однако, установлено тщательное наблюдение. Все письма просматривались сотрудниками ОГПУ, и ежемесячные справки посылались Сталину и Менжинскому.[1063]

Сразу по прибытии в Алма-Ату Троцкий начал предпринимать меры для установления связей с разбросанными по стране единомышленниками. Конец января — февраль 1928 года стали временем многочисленных телеграмм и открыток, которые члены семьи и сосланные оппозиционеры посылали Троцкому, зная только, что он находится в Алма-Ате. Адрес был простой: Алма-Ата, почта, до востребования, Седову (у Троцкого был паспорт на фамилию жены).

Получив телеграммы от В. Д. Каспаровой, Н. И. Муралова, И. Н. Смирнова, Троцкий немедленно откликнулся, сообщив свой временный, пока еще гостиничный адрес.