Читаем Лев Троцкий полностью

Только 11 января Троцкий смог по-настоящему взяться за перо (7 и 9 января он только подписал два кратких заявления[1271]), чтобы обратиться с жестким обращением к членам ЦК и ЦКК ВКП(б) и Президиуму ЦИК СССР «По поводу смерти 3. Л. Волковой».[1272] Точно изложив обстоятельства, при которых покончила самоубийством его дочь, Зинаида Волкова, Троцкий возлагал основную ответственность за это на советские власти. Признавая, что травля его за рубежом носила политический характер и проводилась в угоду советскому властителю, Троцкий заявлял: «Преследование же дочери моей лишено было и тени политического смысла». Это были «бесцельные акты обнаженной мести — и только».

Здесь можно только помолчать. Но сам по себе акт лишения Троцкого и его родных, находившихся за границей, советского гражданства был объявлением последней, не на жизнь, а на смерть, войны, стремлением во что бы то ни стало выбить его из политической конфронтации. Этого, однако, добиться не удалось.

После гибели матери Севу отвезли в Вену, где о нем заботились знакомые семьи. Позже, в 1935 году, после долгих мытарств с визой, Севу перевезли в Париж, где он жил вместе с Львом-младшим и Жанной.[1273]

<p>Анализ современных проблем</p>

В основном на страницах «Бюллетеня оппозиции», а также в печатных органах своих сторонников в разных странах, прежде всего в газетах французской и американской групп «большевиков-ленинцев», а подчас и в большой западной прессе Троцкий стремился проанализировать развитие СССР, его внешнюю политику, крутые повороты Сталина в конце 1920-х — начале 1930-х годов.

Наибольшее внимание Троцкого привлекали меры по ускоренной индустриализации и сплошной коллективизации сельского хозяйства. Он писал в публикуемых статьях, что индустриализация «держится на административном кнуте», накопляется несоответствие между отраслями, прорехи заполняются бюджетными ассигнованиями, а это ведет к инфляции.

Стремясь прояснить характер зависимости советской экономики от мирового рынка, Троцкий полагал, что разразившийся мировой кризис приведет к сокращению зарубежного спроса на советские товары и ударит по импорту машин и технического сырья. Но, как он признавался, о последствиях кризиса речь идет пока гипотетически.

Именно в связи с этим Троцкий вступал на опасное для его рассуждений поле коллективизации сельского хозяйства. Он признавал, что ряд лет оппозиция требовала большего обложения верхних слоев деревни в интересах промышленного развития. К ней не прислушались. Кулак тем временем вырос в серьезную величину. Бюрократии пришлось менять политику, начав массовую коллективизацию и наступление на кулака. В течение ближайших года-двух крестьянство потеряет относительную хозяйственную самостоятельность и окажется в составе созданных по бюрократической инициативе колхозов. Высказывалась уверенность, что в таком развитии таится гигантская опасность, ибо коллективизация предполагает техническую основу, которой в СССР не существует.

Троцкий не предполагал в то же время, что коллективизация обернется тягчайшей экономической катастрофой, голодом и гибелью миллионов людей. Но некоторые предпосылки такого поворота были ему видны на основании материалов, которые публиковались даже в советской прессе. «Официальная пресса, — писал он, — полна тревожных сообщений относительно массового истребления рабочего скота и продажи его на убой. Руководство реагирует на это циркулярами, телеграммами и угрозами». Трудно упрекать Троцкого в том, что он останавливался на этом, не указывая, как жестоко власть претворяла свои угрозы в жизнь, ибо он стремился подкреплять свои суждения фактами, а таковых в его распоряжении еще не было. Тем не менее автор понимал и повторял неоднократно в статьях, что существует неизбежность для колхозов «исключительно острых затруднений уже на первых шагах их деятельности».

В рассмотренной статье, а также в массе последовавших за ней материалов было немало рассуждений на тему советского «термидора». Троцкий придерживался сравнительно осторожного мнения, что существует только «термидорианская опасность», которая превратится в реальность, если будет сохраняться власть Сталина. Только в этом случае рано или поздно начнется реставрация капитализма. Пока же при всех извращениях революционной идеи в СССР сохранялось, по его мнению, рабочее государство. Эта позиция была неотделима от сущности его взглядов, самой его судьбы. Если признать, что «термидор» уже произошел, значит, ему надо смириться и политически, и психологически с судьбой вечного эмигранта, оставить надежду на то, чтобы, фигурально выражаясь, въехать в Москву на белом коне после падения Сталина, войти в историю только в качестве бывшего политика, а затем острого критика советского режима. И только. В турецком изгнании Троцкий мечтал о значительно большем и поэтому оставлял себе полуоткрытую дверь для возможного, как он надеялся, триумфального возвращения. Правда, с годами он все более четко понимал иллюзорность таких расчетов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы