Лев Троцкий

В Копенгагене и на обратном пути Троцкий дал ряд интервью представителям газет Дании, Франции, Великобритании, США и других стран.[1296] Своего рода «коктейль» из всех ответов на вопросы журналистов был подготовлен для «Бюллетеня оппозиции».[1297] Главным содержанием ответов была тематика лекции и усилия московских властей по «вытеснению его из Европы». Троцкий, как он говорил, в результате поездки не увозил «новых представлений о природе буржуазной демократии», но возвращался в Турцию «с самыми лучшими воспоминаниями о любезности и гостеприимстве датского народа».

На обратном пути Лев и Наталья столкнулись с неприятностями, носившими бытовой характер, но имевшими политическую окраску. Сначала ему и его спутникам было запрещено сойти на берег в Антверпене, при этом произошло бурное объяснение с полицейским офицером, проверявшим документы, который потребовал у Троцкого разъяснений, почему он, лицо, известное под одной фамилией, в паспорте значится под другой (напомню, что у Троцкого были официальные документы на имя Льва Седова).

Сходным, хотя затянувшимся и более унизительным, был случай на заключительном этапе путешествия — из Франции в Турцию. В Дюнкерке пассажирам сообщили, что ближайший пароход из Марселя на Стамбул отходит только через неделю. На этот срок, по соглашению с властями, для Троцкого и Натальи приготовили жилье в окрестностях Марселя. Но на марсельском вокзале им неожиданно заявили, что имеется пароход на Стамбул, отходящий на следующий день, и Троцкий с супругой (секретари оставались во Франции для выполнения заданий по приобретению книг, работы в Национальной библиотеке, деловых встреч и т. п.) должны немедленно погрузиться на этот пароход.

Только прибыв в гавань, Троцкие узнали, что их помещают на грузовое судно без единого пассажира, что корабль будет останавливаться во многих промежуточных портах на несколько дней, что на нем нет элементарных удобств и плавание будет продолжаться 15 дней вместо шести. Супруги тут же покинули пароход и заявили, что вновь погрузить их можно будет только с применением физической силы.

Ситуация, правда, разрешилась благодаря быстрому согласию правительства Италии предоставить Троцкому транзитную визу. Хитрый Муссолини сыграл роль «доброго покровителя», не прося ничего взамен, но явно удостоившись ответного благосклонного отношения. Об этом инциденте Троцкий тотчас телеграфировал премьер-министру Франции Эдуару Эррио.[1298] Так завершилось краткое, но несколько драматическое путешествие, которое явилось предвестием новых передряг, которые вскоре предстояли Троцкому на Европейском континенте.

Вскоре после копенгагенского визита в Париже состоялась вторая предварительная конференция Международной левой оппозиции (большевиков-ленинцев), как стали теперь официально именовать себя последователи Троцкого. Выехать во Францию Лев Давидович не пытался. Он был убежден, что визы не получит, тем более на официальную международную встречу его сторонников. А конференция была тем более важной, что происходила она через несколько дней после прихода Гитлера к власти в Германии. Согласно официальному докладу, в конференции участвовали делегаты из одиннадцати стран,[1299] что было явным преувеличением, ибо по крайней мере две страны из названных представлены не были: русской секции не существовало вообще, а болгарская группа находилась в состоянии тяжелейшего кризиса и во встрече не участвовала.[1300]

Конференция в соответствии с инструкциями Троцкого утвердила «Обращение ко всем членам Коммунистической партии Германии, к социал-демократическим рабочим, к германскому пролетариату», призывающее к созданию единого фронта коммунистических и социал-демократических рабочих, который противостоял бы установлению национал-социалистической диктатуры.

Но главным циркуляром были «Одиннадцать пунктов» — подготовительный документ для выработки программы, которую предполагалось утвердить на конференции Международной левой оппозиции в июле 1933 года.[1301] Основными положениями «Одиннадцати пунктов», разработанными на базе указаний Троцкого, являлись: независимость пролетарской партии; признание интернационального и перманентного характера революции и осуждение теории социализма в одной стране; признание СССР рабочим государством, несмотря на «дегенерацию бюрократического режима», и его защита от империализма; необходимость для коммунистов работать в массовых организациях; осуждение теории социал-фашизма и признание, что таковая служит самому фашизму, с одной стороны, и социал-демократии — с другой; признание необходимости внутрипартийной демократии не на словах, а на деле.[1302]

Важной особенностью документа явилось отсутствие в нем указания на то, что коммунистическая оппозиция продолжает считать себя фракцией компартий и Коминтерна. На этот счет просто ничего не было сказано. Тем самым оставлялись открытыми двери для принципиального поворота, который пока не провозглашался, но явно уже обдумывался Троцким.