Лев в Москве. Толстовские места столицы

Ну а кто же оплатил все эти художества? Неужели Погодин, укоряемый неблагодарными современниками в скупердяйстве? Нет, это сделал еще один наш знакомый – богатей и откупщик Василий Кокорев, вышедший у Льва Толстого из доверия как раз в это время, предшествующее отмене крепостного права. Кокорев и Погодин дружили, миллионер-славянофил в знак признательности историку за его просветительскую и исследовательскую деятельность решил осчастливить его самым большим подарком – «как бы» крестьянской избой, куда и поместилось все нажитое непосильным трудом. Московская общественность с интересом отнеслась к новой постройке, многие специально приезжали посмотреть на погодинский теремок. А супруга того самого Андрея Ростопчина, поэтесса Евдокия Ростопчина, сравнила избу с «новой книгой из бревен», заменившей Погодину все его прежние пристрастия.

Впоследствии, после кончины историка в 1875 году, усадьбу унаследовали его потомки, чего здесь только не было – даже психиатрическая клиника (где лечили Михаила Врубеля). Во время бомбежек Москвы в 1941 году на усадьбу упала авиабомба, причинив памятнику архитектуры большое разорение. Дошедшая до нашего времени Погодинская изба (благодаря бережным рукам реставраторов) остается памятником тому великому и благому делу, которому всю свою замечательную жизнь посвятил Михаил Петрович Погодин. Было бы логичным устроить в ней музей Погодина и его времени, тем более, что после реставрации в 1970-х годах здесь уже располагался общественный музей «Слово о полку Игореве». В настоящее время изба вновь нуждается в реставрации и восстановлении некоторых утраченных элементов декоративной отделки и интерьеров…

Когда в 1875 году Погодина не стало, Москва будто осиротела: «В целом Погодин представлял любопытный и редкий тип ученого, который разжился не спекуляциями, а самым благородным трудом, воздержанием и лишениями, к которым приучил себя с ранних лет; представлял лицо, какого в Москве до тех пор не было и скоро не будет. Его оценили, когда его не стало. Все поняли, что Погодиным, в том смысле и значении, какое он имел для Москвы и отчасти для славянских земель, быть не так легко, как это казалось со стороны; что для этого недостаточно иметь большой дом и большой сад. Этот дом и этот сад существуют и доныне (1884 год) в Москве, на Девичьем поле; есть и еще сады, где бы можно собираться разным кружкам и толковать, но… никто и нигде не собирается, ибо нет собирателя, к кому бы все поехали. Смотрящие теперь на историческую аллею, которая видала стольких даровитых русских людей Москвы и Петербурга, столько славянских и других гостей из Европы и слышала их речи, смотрящие на эту аллею только молят богов, чтобы она, по крайней мере, ушла от топора и доставила возможность, хотя очень отдаленным потомкам теперешних ее владетелей, собрать под ее благоуханною сению хотя не такую кучу столичной интеллигенции, какую собирал там первый владелец, а какую случится…», – писал Николай Берг. Что же касается отношения Толстого к Погодину, то в «Яснополянских записках» Д.П. Маковицкого от ноября 1907 года читаем, как на вопрос про историка, «Л.Н. ответил, что Погодин на него (никогда) хорошего впечатления не производил»…

Глава 20. «К Каткову по издательским делам» Страстной бульв., д. 10

Сегодня этот старинный дом олицетворяет собою богатую театральную историю России, но в гораздо большей степени он связан с развитием отечественной журналистики и литературы.[27] Это бывший редакторский корпус типографии Московского университета, находившейся здесь с XIX века, после переезда из здания Межевой канцелярии на Тверской улице. Когда-то в XVII веке на этом месте стояло несколько усадеб (в т. ч. усадьба Власовых), в 1811 году проданных университету. Дом перестраивался в 1816–1817 годах в стиле ампир архитекторами Н.П. Соболевским и Ф.О. Бужинским. В советское время здание занимало Всероссийское театральное общество, а теперь – Союз театральных деятелей РФ. Но более всего известен этот особняк как «Дом редактора» – с 1817 года здесь в казенной квартире на правах редактора газеты «Московские ведомости», издаваемой университетом, жил князь Петр Иванович Шаликов, поэт, прозаик, переводчик, критик и объект для колких эпиграмм:

Князь Шаликов, газетчик наш печальный,
Элегию семье своей читал,
А казачок огарок свечки сальной
Перед певцом со трепетом держал.
Вдруг мальчик наш заплакал, запищал.
«Вот, вот с кого пример берите, дуры! —
Он дочерям в восторге закричал. —
Откройся мне, о милый сын натуры,
Ах! Что слезой твой осребрило взор?»
А тот ему: «Мне хочется на двор».