Собравшись уходить, Л.Н. пригласил меня побывать у него и оставил свой адрес. На другой день я отправился к нему в Хамовники. На мой звонок открыл дверь слуга и пошел доложить графине. Вскоре вышла в переднюю Софья Андреевна. Я сказал ей, кто я, и что пришел по приглашению Л. Н-ча. Выслушав меня, Софья Андреевна велела слуге проводить меня наверх к Льву Николаевичу. Я пошел вслед за слугой по лестнице в мезонин.
Услыхав наши шаги, Л.Н. вышел из комнаты и, узнав меня, привел в свой кабинет. Это была небольшая комната, в которой стоял диван, кресла и стулья, обтянутые темно-зеленой клеенкой. Посреди комнаты стоял большой стол, а другой стол, за которым работал Л.Н., стоял у окна. Комната показалась мне мрачной, особенно вечером, когда я пришел. На столе горели стеариновые свечи, но они слабо освещали комнату. Лев Николаевич посадил меня за средний стол, а с своего стола взял листы корректур и положил их передо мной, говоря:
– Вы читайте корректурные листы и говорите мне, что не сходится у меня с тюремными порядками вашей тюрьмы, а я буду записывать.
Он сел и положил перед собой лист бумаги. Я стал читать корректурные листы, в которых было описание тюрьмы, и говорил, где что было написано неверно, а Л.Н. записывал на своем листе. Неправильностей было, однако, немного. Так, Л.Н. неверно описал форменную одежду надзирательницы в женском отделении, а также неверно описал одежду надзирателей; было несколько мелких неверностей о содержании арестантов. Чтение корректур Л.Н. часто прерывал, спрашивая меня о разных обстоятельствах тюремной жизни. Интересовался знать, по каким причинам пересыльные арестанты подолгу задерживаются в тюрьмах, расспрашивал меня подробно, как совершается отправка арестантов весной во время разлива рек, не затопляет ли где вода тюрем во время половодья. Часто возвращался к вопросу, не могут ли каким-либо путем политические иметь сообщение с уголовными.
– Мне очень хотелось бы, – говорил Л.Н., – написать в романе сцену, где Маслова, находясь в тюрьме, могла бы завести знакомство с политическими арестантами. Теперь же мне придется изменить план романа и знакомство Масловой с политическими перенести на путь их в Сибирь.
Я три вечера ходил к Л. Н-чу читать корректурные листы, но в последний раз Л.Н. не присутствовал при чтении корректур, а заходил временами и всегда задавал какой-нибудь вопрос о жизни арестантов в тюрьме. Так, он интересовался подробно характерами арестантов, их поведением, религиозностью».
Толстой действительно кое-что изменил в «Воскресении», в частности, эпизоды знакомства Катюши Масловой с политическими заключенными, вычеркнув из четвертой редакции романа сцены их встречи в пересыльной тюрьме. «У меня в романе была сцена, где уголовная преступница встречается в тюрьме с политическими. Их разговор имел важные последствия для романа. От знающего человека узнал, что такой встречи в московской тюрьме произойти не могло. Я переделал все эти главы, потому что не могу писать, не имея под собой почвы», – узнаем мы из дневника Сергея Танеева в записи от 15 марта 1899 года…
Глава 22. «Поехал к декабристу Свистунову»
Этот неказистый двухсотлетний особняк, построенный в начале 1820-х годов и укрывшийся в старинном переулочке Москвы, по своему содержанию очень напоминает драгоценную шкатулку – сдержанный фасад двухэтажного дома скрывает богатейшую историю, связанную с ярчайшими представителями отечественной культуры, искусства и общественно-политической мысли. Кто-то называет его домом актрисы Семеновой, другие – мастерской архитектора Щусева, ну а мы в контексте избранной темы расскажем о нем как о доме декабриста Свистунова, члена Северного и Южного обществ. У Свистунова, прожившего 85 лет, не раз бывал в 1878 году Лев Николаевич Толстой, интересовавшийся его воспоминаниями о долгих годах каторги. В это время писатель вновь возвращается к идее закончить-таки роман «Декабристы», о непростой судьбе которого мы уже не раз говорили на страницах этой книги.[29]