Лев в Москве. Толстовские места столицы

Но как возникла тюрьма в бывших боярских владениях? При Екатерине Великой здесь находились казармы Бутырского гусарского полка, известного тем, что во время очередного обострения борьбы за власть между царевной Софьей Алексеевной и ее братом Петром в 1689 году, полк одним из первых поддержал будущего государя. Почти через сто лет после этого события в 1771 году Екатерина II повелела на месте казармы и деревянного острога выстроить каменную современную тюрьму – слишком велика стала нужда в России в крепких тюрьмах, где можно было бы содержать государственных и прочих преступников (а когда у нас тюрем хватало?). Указ императрицы принялся исполнять молодой тогда еще архитектор Матвей Казаков, работавший под руководством Василия Баженова в Экспедиции кремлевского строения. Бутырская тюрьма стоит в ряду первых самостоятельных проектов набиравшего силу Казакова (символично!).

Архитектор создал замечательный проект, такой тюрьмой Россия могла бы гордиться. Его «Губернский тюремный замок» напоминал крепость, стены которой разделялись четырьмя башнями – Полицейской, Северной, Часовой и Южной (с 1770-х годов – Пугачевской, ибо Емельян Иванович содержался в подвале башни, закованный в цепи). А в центре замка Казаков предусмотрел место и для тюремного храма – Покровского (1782 год). Тюрьма вышла хорошей, крепкой. Но с каждым новым царствованием возникала необходимость в ее расширении, посему уже другие зодчие участвовали в перестройке Бутырки. Число знаменитых арестантов было так велико, что если бы в честь каждого из них переименовывали башни, то их бы просто не хватило. Логичнее было бы присваивать камерам имена легендарных сидельцев, как в фешенебельных отелях…

Лев Николаевич, стремившийся воссоздать тюремную атмосферу в романе «Воскресение» с максимальной достоверностью, трижды встречался с надзирателем Бутырки Иваном Виноградовым, выпытывая у него подробности повседневной жизни арестантов. В январе 1899 года Толстой около тюрьмы познакомился с Виноградовым, возвращавшимся после работы домой, а жил он рядом: «Около дома встретился мне высокий, несколько сутуловатый старик в полушубке и нахлобученной шапке. Поравнявшись со мной, он пристально взглянул на меня и остановил вопросом: “Вы здешний?” – То-есть, как здешний? – спросил я, удивленный, в свою очередь.

– Я хотел узнать, вы не смотритель тюрьмы?

– Да, я надзиратель тюрьмы, – ответил я и хотел идти дальше.

– Вот мне и нужно поговорить с вами, – задерживал меня незнакомец. – Не можете ли вы дать мне некоторые сведения о жизни заключенных в тюрьме?

Меня крайне удивило это желание незнакомца, и я довольно неохотно отвечал, что не могу давать никаких справок и сообщать что-либо о жизни заключенных. Все это строго запрещено.

– Но мне нужны такие сведения, – продолжал задерживать меня незнакомец, – которые не будут касаться ни тюремных порядков, ни тюремного начальства.

Я стал вглядываться в стоявшего предо мною человека. Лицо его показалось мне знакомым, я где-то встречал его. И вдруг я припомнил, что видел портрет его в печати.

– Вы писатель? – говорю я.

– Да, я – Толстой.

Узнав, что со мной разговаривает граф Толстой, я пригласил его зайти ко мне. Он сразу согласился. Придя в комнату, граф разделся. Я придвинул для него кресло к столу, на котором стоял уже самовар, и предложил стакан чаю, но Л. Н. отказался.

– Мне нужны некоторые сведения для моего романа "Воскресение", – заговорил Л.Н. – Мне нужно знать, имеют ли политические арестованные общение с уголовными.

– Нет, политические с уголовными никогда вместе не бывают.

– Не видятся ли они хотя при свиданиях? – спросил Л. Н.

– Никогда. Политические арестанты содержатся в башнях (одиночек тогда еще в тюрьме не было), и свидания для них разрешаются исключительно только в конторе тюрьмы. Для уголовных же арестантов свидания разрешаются в посетительских комнатах.

– То, что вы мне сообщаете, заставляет меня изменить план романа, – сказал Л.Н. Затем, помолчав немного, он спросил, в чем заключается моя служба. Я рассказал, что работы у меня много: приходится одевать всех арестантов перед отправкой их в путь, если нет у них собственной одежды. Я обязан быть при приеме и отправке всех партий, – что помимо обычного 10-12-часового дня работы заставляет меня работать еще несколько лишних часов. Домой прихожу до такой степени усталым, что нет сил не только что почитать, но даже газету просмотреть. Л.Н. просидел у меня около часу и старался уяснить все подробности об отправке ссыльных из Москвы, остановках на этапах и ночлегах, питании в пути, о конвойной команде и отношении ее к арестантам, особенно об отношениях к женщинам, не терпят ли они каких оскорблений от команды.