Лев в Москве. Толстовские места столицы

Но Лев Николаевич бывал в Бутырке и ранее. Один из первых визитов писателя в тюрьму относится к 1884 году – он приходил к политическому заключенному Егору Егоровичу Лазареву, осужденному участнику народнического движения по делу о революционной пропаганде. С Лазаревым Толстой познакомился еще летом 1883 года во время поездки в свое самарское имение. «Крестьянин (крепостной бывший) Лазарев, очень интересен. Образован, умен, искренен, горяч и совсем мужик – и говором, и привычкой работать. Он живет с двумя братьями, мужиками, пашет и жнет, и работает на общей мельнице. Разговоры, разумеется, вечно одни – о насилии. Им хочется отстоять право насилия, я показываю им, что это безнравственно и глупо», – сообщал Толстой жене 8 июня 1883 года. Но увещевания писателя оказались тщетными, иначе следующая встреча его с Лазаревым не состоялась бы в Бутырке.

Лазарев вспоминал трогательную встречу с Толстым в тюрьме, во время которой писатель расплакался: «Свидания нам давали в общем зале, где одновременно происходили свидания других заключенных с их родными и знакомыми. Лев Николаевич внимательно рассматривал всех присутствующих и расспрашивал меня обо всех. Помню один случай, показавший силу его художественного воображения. Однажды во время свидания Лев Николаевич обратил особое внимание на молодую пару воркующих голубков – административно-ссыльного Ивана Николаевича Присецкого с женой, с которой он повенчался в киевской тюрьме, когда та, будучи невестой, жила на воле. Она приехала теперь в Москву, чтобы следовать за мужем в ссылку.

– Как, – спрашивает Лев Николаевич, – значит, они до сих пор остаются на положении жениха и невесты?..

Я улыбнулся утвердительно.

Лев Николаевич молчал и из-под своих длинных бровей все время смотрел на молодую пару, которая сидела близко друг к другу, крепко сцепившись руками. Но Лев Николаевич не унимался.

– Как, – снова спрашивает он, – неужели им не позволяют остаться одним… вместе спать не дают?

Я вновь улыбнулся при мысли о такой наивности и, признаюсь, был немножко смущен, потому что Лев Николаевич говорил это своим обычным ровным голосом, отнюдь не понижая его при своем щекотливом вопросе… Я невольно стал осматриваться по сторонам, чтобы убедиться, не слышал ли кто-нибудь из соседей этого вопроса. Мы оба продолжали молчать, потому что все его внимание перенеслось на молодую пару. Я не прерывал молчания, ибо видел, что он о чем-то напряженно думает, хмурит брови и жует губами. Наконец, решив прервать молчание, я взглянул на него и был несказанно смущен: по щекам его текли слезы, и глаза, полные слез, постоянно мигали. Слез своих он не вытирал.

– Какое варварство! – произнес он, вставая вместе со всеми, когда свидание кончилось и все стали прощаться».

После освобождения Лазарев в письмах благодарил Льва Николаевича за участие в т. ч. и в судьбе его старой матери. А в романе «Воскресение» черты Лазарева угадываются в персонаже с говорящей фамилией Набатов.

Название тюрьмы происходит от деревни Бутыркино, известной с начала XVII века, и означает буквально «дом на отшибе», считается, что оно имеет сибирские корни.

Когда-то бутырскими землями владел возвысившийся после воцарения Романовых боярин Никита Романов-Юрьев. Московские бояре Романовы вели свою родословную от Андрея Ивановича Кобылы, приближенного Ивана Калиты. Но еще более древним предком считался у них знатный владетель прусский Гланд Камбил. До начала XVI века Романовы именовались Кошкиными (от прозвища пятого сына Андрея Кобылы – Федора Кошки), затем Захарьиными и Юрьевыми. Род Романовых-Юрьевых считался «худородным». Боярин Никита Романов-Юрьев имел здесь свой двор, который перешел к его сыну Ивану, затем к внуку Никите (ум. в 1654 г.). Никита Иванович Романов состоял в родстве с правящей династией, с царями Михаилом Федоровичем и Алексеем Михайловичем, в результате чего стал богатейшим человеком в государстве. За ним было записано более 7000 дворов и два вотчинных города: Скопин и Романово городище. Только одного он не имел – детей. И когда Никита Иванович умер, все богатство осталось без наследника и потому перешло к тому же, от кого и пришло, т. е. к царю Алексею Михайловичу.