Лев в Москве. Толстовские места столицы

Один из современников назвал Григорьева в эпиграмме «бесталанным горемыкой». Это было и правдой, и нет. С одной стороны, он был очень талантлив и как критик, и в качестве поэта, и, по свидетельству Галахова, «не даром носил имя Аполлона, знал несколько иностранных языков, искусно владел игрою на фортепьяно и очень походил лицом на Шиллера». С другой стороны, Григорьеву всю его короткую жизнь (42 года) как бы не сиделось на одном месте. Уроженец Москвы, после университета он ни с того ни с сего сорвался в Петербург, затем вернулся в Первопрестольную. В конце жизни вдруг уезжает в Оренбург, а умирает в Петербурге от запоя. Он и книгу-то свою назвал «Мои литературные и нравственные скитальчества».

А в конце XIX века бывшие московские студенты ежегодно заполоняли трактиры и рестораны Охотного ряда в Татьянин день 25 января (12 января по старому стилю) – праздник по случаю основания университета. Здесь справляли «Татьяну» окончившие университет купцы, фабриканты, служащие банков (а профессора, адвокаты, врачи, инженеры по традиции праздновали Татьянин день в «Эрмитаже»). И если все они с утра пели «Гаудеамус», то к вечеру часто слышалась другая песня – «Татьяна», где упоминается Толстой. Исполнялась она несколькими голосами:

Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна!
Вся наша братья пьяна, вся пьяна, вся пьяна
В Татьянин славный день.

– А кто виноват? – спрашивал кто-то. – Разве мы?

Хор отвечал:

– Нет! Татьяна!

И все подхватывали:

Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна!
Нас Лев Толстой бранит, бранит
И пить нам не велит, не велит, не велит,
И в пьянстве обличает.

– А кто виноват? – раздавалось опять. – Разве мы?

– Нет! Татьяна!

И опять все разом:

Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна!
Вся наша братия пьяна…

Толстой написал обличительную статью «Праздник просвещения 12-го января» в 1889 году, обличая пьянство среди интеллигенции. Статья появилась в газете «Русские ведомости» очень вовремя, аккурат на Татьянин день. Лев Николаевич принялся писать ее, прочитав в газете следующее объявление: «Товарищеский обед бывших воспитанников Императорского московского университета в день его основания, 12-го января, имеет быть в 5 час. дня в ресторане Большой Московской гостиницы с главного подъезда. Билеты на обед по 6 руб. можно получать». Гостиница эта находилась в Охотном ряду, попавшись, как на грех, на глаза писателю, возглашавшему: «Но это обед не один, таких обедов будет еще десятки, и в Москве, и в Петербурге, и в провинции. 12-е января есть праздник старейшего русского университета, есть праздник русского просвещения. Цвет просвещения празднует свой праздник. Казалось бы, что люди, стоящие на двух крайних пределах просвещения, дикие мужики и образованнейшие люди России: мужики, празднующие Введенье или Казанскую, и образованные люди, празднующие праздник именно просвещения, должны бы праздновать свои праздники совершенно различно. А между тем оказывается, что праздник самых просвещенных людей не отличается ничем, кроме внешней формы, от праздника самых диких людей». И не поспоришь…

А всякого рода литераторам в трактире Печкина было будто медом намазано. Таланту они могли быть разного, но обеденный стол уравнивал всех. Забытый ныне поэт Александр Аммосов, подозреваемый в причастности к писаниям Козьмы Пруткова, сочинил за трактирным столом шутливое стихотворение «Мысль московского публициста»:

Какие времена! то Виллафранкский мир,
То смерть Булгарина, то взятие Шамиля!..
Нет! не пойду я слушать водевиля —
Отправлюсь к Печкину в трактир!