Лев в Москве. Толстовские места столицы

Но в созданных Репиным портретах Толстого жалость эта не просматривается. Более всего чувствуется преклонение. У Ильи Ефимовича качество перешло в количество. Никого другого Репин не писал так часто, как Льва Николаевича – более пятидесяти раз! Удивительно, что сам Толстой этому не противился.

Иконография Толстого обширна, Репин явился одним из главных «иконописцев». Он рисовал Толстого везде – за столом и под деревом, на отдыхе и за работой, с женой и с книгой… «Л.Н. Толстой за письменным столом» (1887 год), «Л.Н. Толстой в кресле с книгой в руке» (1887 год), «Л.Н. Толстой на пашне» (1887 год), «Л.Н. Толстой в Яспополянском кабинете под сводами» (1891 год), «Л.Н. Толстой на отдыхе в лесу под деревом» (1891 год), «Л.Н. Толстой в лесу» (1891 год), «Л.Н. Толстой в белой блузе» (1909 год), «Л.Н. Толстой в розовом кресле» (1909 год), «Л.Н. Толстой в яблоневом саду» (две картины – 1912 и 1913 годы), «Л.Н. Толстой с женой С.А. Толстой за столом» (1907 год). И это все о нем…

Кстати, парный «пустой» портрет с Софьей Андреевной писателю не понравился: «Репин пишет мой портрет – ненужный, скучный, и не хочется огорчить его», читаем в дневнике от 26 сентября 1907 года. А в письме к Кузминской от 24 ноября 1907 года он жалуется: «Соня вся поглощена копией моего и ее портрета, написанного Репиным. Портрет преуморительный: представлен нализавшийся и глупо улыбающийся старикашка, это я, перед ним бутылочка или стаканчик (это что-то похожее было на письменном столе), и рядом сидит жена или, скорее, дочь (это Соня) и грустно и неодобрительно смотрит на куликнувшего старикашку. Она, не отрываясь, смотрит и пишет, пишет, и выходит что-то похожее и столь же забавное».

А еще Репин создал свыше двадцати зарисовок Толстого карандашом и акварелью, а также с десяток портретов членов семьи. Если к этому прибавить зарисовки Ясной Поляны, скульптурный бюст писателя, известный в трех вариантах, то набирается целая выставка изображений Толстого кистью Репина.

Не обошел Илья Ефимович своим живописным вниманием и произведения Толстого. В 1880 году им были сделаны рисунки к рассказу «Чем люди живы»; позднее – еще тринадцать к разным произведениям («Вражье лепко, а божье крепко», «Два брата и золото», «Так что же нам делать», «Первый винокур», «Власть тьмы», «Смерть Ивана Ильича»).

Однажды Репин обратился к Толстому с просьбой – нельзя ли ему приходить к писателю домой вместе с коллегами Суриковым и Васнецовым. Лев Николаевич был не против. На всех троих Толстой оказывал колоссальное влияние. «Мы чуть не лезли на стену от восторга – так он нас подымал, – вспоминал Репин, – в то время нас обогревало великое солнце жизни – Лев Толстой. Он (Суриков – А.В.) часто захаживал ко мне, то я к нему. И я еще со Смоленского бульвара, завидев издали фигуру Сурикова, идущего навстречу мне, в условленное время – вижу и угадываю: “Он был…”. “Ах, что он сегодня мне говорил!” – кричит Василий Иванович. И начинается тут бесконечный обмен всех тех черточек великого творца жизни».

Осенью 1882 года Илья Ефимович Репин съехал со своей квартиры в Большом Трубном переулке.

Глава 15. «Ходил в Румянцевский музей» Моховая ул., дом 5, стр. 1 [22]

Кто только не был читателем библиотеки Румянцевского музея, не говоря уже о крупнейших русских писателях той эпохи, а Лев Толстой ходил сюда как в дом родной. Софья Андреевна уже после кончины Льва Николаевича, настаивая на необходимости хранения его рукописей в библиотеке Румянцевского музея, писала: «Мои же личные планы – весь архив, находящийся в Историческом музее, передать на хранение в Румянцевский музей… Ставлю условием свободный доступ к снятию с рукописей копий мной, моими наследниками или теми лицами, на которые мы укажем. Избираю именно этот музей как хранилище, потому что Лев Николаевич постоянно там работал, пользуясь материалами, особенно для “Войны и мира”. Он любил этот музей и Москву, всегда относился отрицательно к Петербургу! …Дневники же гр. Л.Н. Толстого, так и мои, я намерена отдать Румянцевскому музею на хранение с условием никогда из музея их не выпускать и печатать только то, на что изъявят свое согласие или я, или после моей смерти – мои наследники», черновик от 8 декабря 1914 года.