Лев в Москве. Толстовские места столицы

Мой гнев смягчил невоспитанного, противного Цветаева, а когда я сказала, что я надеялась получить помещение лучшее для всяких предметов, бюстов, портретов и всего, что касалось жизни Льва Николаевича, Цветаев даже взволновался, начал извиняться, говорить льстивые речи, и что он меня раньше не знал, что он все сделает, и так я уехала, прибавив, что если я сержусь, то потому, что слишком высоко ценю все то, что касается Льва Николаевича, что я тоже львица, как жена Льва, и сумею показать свои когти при случае».

Рукописи Толстого принял Исторический музей, в специально организованное для этого «Отделение им. Л.Н. Толстого». Спасибо Ивану Забелину. Софья Андреевна отправилась «к старичку восьмидесяти лет – Забелину. Едва передвигая ноги, вышел ко мне совсем белый старичок с добрыми глазами и румяным лицом. Когда я спросила его, можно ли принять и поместить рукописи Льва Николаевича в Исторический музей, он взял мои руки и стал целовать, приговаривая умильным голосом:

– Можно ли? Разумеется, везите их скорей. Какая радость! Голубушка моя, ведь это история!

На другой день я отправилась к князю Щербатову, который тоже выразил удовольствие, что я намерена отдать на хранение в Исторический музей и рукописи и вещи Толстого. Милая его жена, княгиня Софья Александровна, рожденная графиня Апраксина, и очень миленькая дочь Маруся. На следующий день мы осматривали помещение для рукописей, и мне дают две комнаты прямо против комнат Достоевского. Весь персонал Исторического музея, и библиотекарь Станкевич[23], и его помощник Кузминский, и князь Щербатов с женой, все отнеслись с должным уважением и почетом ко мне, представительнице от Льва Николаевича.

В Румянцевском музее был только Георгиевский в отделении рукописей. Мы приехали четверо: помощник библиотекаря Исторического музея Кузминский, солдат, мой артельщик Румянцев и я. Забрав ящики, мы благополучно свезли их в Исторический музей и поставили в башне. Теперь я вся поглощена заботой о перевозке вещей и еще рукописей Льва Николаевича туда же. Надо спасти все, что можно, от бестолкового расхищения вещей детьми и внуками».

А неделей ранее, 10 января 1904 года Софья Андреевна рассказывала самому Льву Николаевичу о перипетиях с рукописями: «Была я сегодня в Румянцевском музее и в Историческом, куда и решила перевезти рукописи; но мне хочется прежде посмотреть помещение; в понедельник, в 12½ часов дня назначил мне кн. Щербатов осмотр помещения, и тогда во вторник свезу ящики. Впечатление от администрации с Цветаевым во главе – очень противное в Румянцевском музее. В Историческом же Щербатов и особенно его милая жена и дочь и старик Забелин произвели на меня очень хорошее впечатление…

Книги из Румянцевского музея тебе посылают, по моей просьбе, следующие:

1) Творения св. Василия Великого. Ч. 3 и 5.

2) Творения св. Иоанна Златоустого. Том III. Кн. 1 и 2.

3) Св. Василия Великого избранные нравственные правила.

4) Изречения св. отцов об охранении души и тела в чистоте целомудрия.

И больше ничего не прислали. Видно без Федорова там ничего никто не знает, а вместо Федорова какой-то молодой человек».

Мы привели это письмо неслучайно – в последнем предложении вновь словно воскресает Федоров, скончавшийся годом ранее, в 1903 году, – не нашлось ему замены в Румянцевском музее. Лишь спустя одиннадцать лет, в январе 1915 года толстовские рукописи вернулись в Румянцевский музей, позднее они были переданы в Государственный музей писателя. Что же касается Ивана Цветаева, то более века назад много шума произвело дело о краже из Пашкова дома. Украли, в том числе, и редкие гравюры. Всех собак повесили на Цветаева, отставив его от должности. А он, между прочим, отдал музею без малого тридцать лет жизни. Цветаев долго оправдывался, даже книгу написал в 1910 году: «Московский Публичный и Румянцевский Музеи. Спорные вопросы. Опыт самозащиты И. Цветаева, быв. директора сих Музеев». Суд снял с него подозрения, а в 1913 году в качестве компенсации Цветаева избрали почетным членом Румянцевского музея. В то время он уже трудился в основанном им же Музее изящных искусств на Волхонке. Но здоровье профессора было подорвано, в том же году он скончался. В 1940 году Марина Цветаева напишет: «Мой отец поставил Музей Изящных Искусств – один на всю страну – он основатель и собиратель. В бывшем Румянцевском Музее три наши библиотеки: деда, матери и отца. Мы Москву – задарили. А она меня вышвыривает: извергает. И кто она такая, чтобы передо мной гордиться?»