Левая Политика. Россия на пенсии

Подводя итог выступления, хочу сказать, что эти примеры не являются просто достоянием истории. Напротив, они показывают, что даже 30, 40 и даже 50 лет назад техническое развитие человечества позволяло внедрить подлинно прогрессивные методы управления и контроля, о которых политические и общественные деятели XIX века могли лишь мечтать. Стремительное развитие информационных технологий, происходящее в последние десятилетия, делает задачу перехода на подлинно инновационные методы регулирования и развития общества не только прихотью нескольких энтузиастов, но условием выживания всех гуманистических завоеваний истёкшего века.

Технологическая стагнация в глобальной экономике

Александр Мальцев

Доклад на конференции1

Рубежной вехой в развитии мировой экономики начала XXI столетия стала Великая рецессия 2007–2009 гг., поставившая под сомнение перспективность вылившейся в финансиализацию2 постиндустриальной модели хозяйствования и освободившая экспертов из плена иллюзий, будто главенством в глобальной экономической иерархии страны ОЭСР обязаны исключительно развитию индустрии услуг и информационно-коммуникационной сферы. Идеалистические заявления о том, что «роль Америки заключается в снабжении глобального хозяйства знаниями и услугами, а не вещами» [Gertner, 2011], и призывы не беспокоиться об «упадке обрабатывающей промышленности… потому что мы (США и другие развитые государства. — А. М.) стали экономикой идей» [Has-sett, 2010] вытеснили совсем другие представления. «Американцы построили свою жизнь на продаже друг другу домов, которые они приобретают на деньги, взятые в долг у Китая, — мрачно иронизирует лауреат Нобелевской премии по экономике 2008 г. П. Кругман, — промышленность, некогда главная сила США, находится в окончательном упадке» (Krugman, 2011]. Один из разработчиков теории информационной экономики, профессор Колумбийского университета Дж. Стиглиц пришёл к выводу, что дальнейшее форсирование перетока факторов производства из вторичного в третичный сектор чревато для экономики Соединённых Штатов повторением сценария 1929–1933 гг. [Stiglitz, 2012]. Большую озабоченность «финансовой гипертрофией» выражает другой Нобелевский лауреат Р. Солоу: «Сохраняется подозрение, что процессы финансиализации зашли слишком далеко… финансовая активность абсорбирует такое количество ресурсов (особенно интеллектуальных) и создаёт такую потенциальную нестабильность, которые не компенсируются потенциальными выгодами от её развития» [Solow, 2013].

Схожие идеи высказывают видные российские специалисты. Так,

В.В. Лукашевич и С.Ф. Сутырин, анализируя последствия и причины финансово-экономического кризиса 2007–2009 гг., подчёркивают: «современный кризис стал первым в новейшей истории кризисом формирующейся глобальной экономики знания» [Лукашевич, Сутырин, 2009, с.8]. В.Т. Рязанов указывает на «зыбкость и уязвимость к внешним шокам» постиндустриальной хозяйственной системы. «Развивая сервисный сектор, делая только на него ставку в стратегии развития, — резюмирует экономист, — невозможно обеспечить стабильное и независимое развитие страны» [Рязанов, 2013, с. 15]. По мнению Л.С. Бляхмана, индустриальная модель развития мирового хозяйства переродилась в рентно-долговой капитализм — корпоротократию — «союз правительств, банков и корпораций», который «приводит ко всё большему несоответствию между системой управления и фундаментальными целями общества, к обогащению немногих и обнищанию большинства» [Бляхман, 2013, с. 7].

Одной из наиболее плодотворных попыток объяснения роста справедливых опасений экспертного сообщества в перспективах постиндустриализма нам представляется гипотеза немецкого исследователя Г. Менша о «технологическом тупике», связывающая происхождение крупных социально-экономических катаклизмов и вызванную ими модификацию общественных настроений с запаздыванием появления прорывных инноваций [Mensch, 1979]. Развивая эту идею, академик В.М. Полтерович выдвинул гипотезу о том, что выступавшие двигателем социально-экономического развития постиндустриального общества цифровые нововведения к середине 2000-х гг. исчерпали потенциал своего роста, а зародышевая стадия формирования био-, нанотехнологий не позволяла им взять на себя функцию локомотива хозяйственного прогресса, что, в конечном счёте, и стало одним из главных катализаторов раздувания разрушительных пузырей, надутых не находящим мест прибыльного приложения вне спекулятивных операций с недвижимостью и производными финансовыми инструментами капиталом [Полтерович, 2009]. В свою очередь, С, Ю. Глазьев доказывает обусловленность экономического кризиса 2007–2009 гг. процессами замещения технологических укладов [Глазьев, 2009].