2006 гг. увеличение потребительской задолженности в странах ОЭСР на 1 % ВВП «тормозило» рост валового внутреннего продукта на 2,5 % [Сес-chetti, et al., 2011, р. 10].
Во-вторых, интеграция Поднебесной и других трудонасыщенных emerging markets в мировое хозяйство подтвердила злободневность гипотезы оксфордского экономического историка Дж. Хабакука, называвшего дешевизну и большое количество рабочей силы одним из главных препятствий для роста капиталовооружённости и тем самым ускорения технологического прогресса [Habakkuk, 1962]. За 1990-е гг. международный рынок труда пополнили 1,46 млрд трудящихся из развивающихся стран, в результате чего к 2000 г. в мире произошло двукратное увеличение предложения трудовых ресурсов. По оценке профессора Гарвардского университета Р. Фримена, «великое удвоение» мирового хозяйства — «вхождение Китая, Индии и бывшего советского блока в глобальную экономику» — привело к снижению отношения основного капитала к труду на 61 % [Freeman, The Great Doubling], означая, что «в последние десятилетия мир идёт по пути, обратному техническому прогрессу» [Дзарасов, 2013а]. В таком контексте становится понятным, почему экономические агенты, «развращённые» в 1990—2000-е гг. резким расширением запаса дешёвой рабочей силы, не спешили с внедрением дорогостоящих прорывных открытий, предпочитая поддерживать свои рыночные позиции переносом производственных активов в регионы с более низкой заработной платой и незначительной модификацией уже существующих продуктов. Ситуация зашла так далеко, что, по прогнозам экспертов, глобальная «технологическая стагнация», даже в случае сохранения КНР нормы накопления на отметке 40 % ВВП, будет длиться не менее 30 лет — до возвращения ка-питалонасыщенности мировой экономики к уровню начала китайской экспансии на международные рынки [Freeman, The Great Doubling], Пока же человечеству предстоит свыкнуться с низкими темпами развития НТП, поддерживаемыми преимущественно приёмами «контролируемого старения». В свою очередь, население стран ОЭСР должно готовиться к продолжению снижения доли оплаты труда в национальном доходе из-за сохраняющегося разрыва в уровнях оплаты труда между центром и периферией глобальной экономики, выталкивающего промышленность развитых стран в зарубежные «Палестины» [Elsby, et al., 2013, р. 27–28].
В-третьих, в целях поддержания выгодного «своим» экспортёрам заниженного курса юаня Китай усилил покупку иностранной валюты, в результате чего объём китайских международных резервов за 2001–2008 гг. возрос в 9 раз — с 0,2 до 1,9 трлн дол. [China's Foreign Exchange Reserves, 1977–2011]. Для сохранности своих сбережений, на 2/3 номинированных в американских долларах [Orlik, Davis, Beijing Diversifies Away From U. S. Dollar], Поднебесная начала скупать наиболее надёжные финансовые инструменты — казначейские обязательства и гарантированные правительством Соединённых Штатов ипотечные бумаги. К началу Великой рецессии КНР конвертировала 448 млрд дол. в облигации Freddie Mac и Fannie Мае и около 1 трлн дол. в американские «казначейки» (34 % их объёма на руках нерезидентов), а в целом Китай стал контролировать 12 % всего внешнего долга США [Nolan, 2008, р. 30]. Более того, если принять в расчёт резкое разрастание объёмов суверенных фондов капитала стран-экспортёров углеводородов во многом спровоцированное стремительным ростом потребления сырья Китаем, то становится понятной логика рассуждения экспертов о том, что именно Поднебесная, обрушившая на мировые финансовые рынки огромное количество ликвидности, спровоцировала снижение кредитных ставок до рекордно низких отметок и тем самым запустила механизм разогрева пузыря на рынке недвижимости, ставшего спусковым крючком мирового экономического кризиса 2007–2009 гг. [Mees, 2012]
Характеристика активно развивающегося в последние десятилетия «синдрома одноразовой жизни» будет неполной без констатации свершившегося: за проникновением в сферу общественного производства последовало завоевание человеческого