Попытки прямолинейного решения проблемы финансирования социальных обязательств повышением налоговой нагрузки (за 1970–2010 гг. фискальное бремя в странах ОЭСР в среднем возросло с 27,5 до 33,8 % ВВП7
8
, а в Великобритании 30 % крупнейших национальных компаний в 2006 г. вообще не внесли никаких платежей в казну Соединённого Королевства [Palan, et al., 2010, р. 65]. В свою очередь, упования на мигрантов как на социальную группу, способную заместить на рынке труда поколение выходящих на заслуженный отдых бэби-бумеров и готовую взять на себя груз ответственности за поддержание системы всеобщего благосостояния в работоспособном режиме, лишь подтвердили провидческие слова М Фридмана: «Вы не можете одновременно иметь свободную иммиграцию и социальное государство» [Цит. по: Griswold, 2012, р. 159]. Оказалось, что увеличение за 1988–2011 гг. удельного веса жителей стран ОЭСР, родившихся за границей, с 6,7 [OECD Employment Outlook, р. 170] до 12,5 % всего населения [Cohen, 2013] усилило давление на и без того напряжённые бюджеты государств благоденствия. Так, в 2004 г. средняя семья низкоквалифицированных американских иммигрантов (при их общей численности порядка 15,9 млн чел.), уплачивая 10,6 тыс. дол. налогов в год, получала от всех уровней власти США различных видов помощи на 30,2 тыс. дол. [Rector, 2007, р. 1], а ежегодный ущерб, наносимый незаконной миграцией, к концу 2000-х гг. достиг отметки в 113 млрд дол. [Martin, Ruark, 2010, р. 1] и не компенсировался «прибавкой» к ВВП в 37 млрд дол., создаваемой легальными приезжими. Вместе с тем высокий уровень зависимости т иностранных специалистов (40 % работающих в Соединённых Штатах исследователей со степенью Ph.D. родились за границей [Immigrations Economic Impact], а 33 % британских учёных являются иммигрантами) [Van Noorden, Global Mobility: Science on the Move], которые, как показали недавние исследования [International Mobility of Highly Skilled Workers], при выборе принимающей страны ориентируются не только на размер оплаты труда, но и на качество жизни, вкупе с необходимостью поддержания на стабильно высоком уровне социального обеспечения стареющего местного населения вынудил постиндустриальный мир резко увеличить объём государственного долга, разросшегося за 1960–2012 гг. с 50 [Abbas, et al, 2010, р. 11] до 110 % ВВП государств ОЭСР9
Однако, судя по всему, сложности с финансированием welfare state только начинаются. Скажем, специалисты журнала «The Economist» предупреждают, что дальнейшее превращение «рабочих пчёл в пенсионных трутней» при продолжающемся наплыве низкоквалифицированной иностранной рабочей силы, претендующей на всё большую часть «социального пирога», чревато раздуванием к 2050 г. национального долгового бремени «до уровня 100 % валового национального дохода в Америке, 150 % в целом по ЕС и более 250 % в Германии и Франции» [Цит. по: Razin, et al., 2011, р. 3] со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для системы велферизма. Помимо этого, в двадцатилетней перспективе от развитых стран для удержания бремени поддержания «обществ социальной справедливости» в районе 1/5 ВВП потребуется целый ряд непопулярных шагов: повышение пенсионного возраста минимум на два года, сокращение пенсий на 12 %, др [Clements, et al., 2012, р 27]. Наверное, наиболее правдиво будущее «социальных государств» в 2013 г. описал король Нидерландов Виллем-Александр: «Классическое социальное государство второй половины XX столетия неспособно поддерживать эти сферы (социального обеспечения и долгосрочного ухода. — А. М.) в их нынешнем объёме… поэтому люди должны сами организовывать свою жизнь и заботиться друг о друге» без помощи правительства [Dutch King Willem-Alexander Declares the End of the Welfare State],