Левая Политика. Россия на пенсии

Казалось, с тех гор страна успела пережить целую массу событий, обязанных кардинально изменить восприятие и ценности среднего гражданина. Диковатый шик эпохи «первоначального накопления» сменился почти европейским скромным стилем, кричащие вывески и афиши уступили места продуманной типографике и сдержанным цветовым палитрам. Передовые гаджеты и распространение интернета сделали и того больше — изменили отношение к информации (равно как и к скорости её передачи), создали целые сегменты рынка, которых раньше мало кто мог предполагать. К сожалению, на этот раз новомодное глянцевое бытие определило сознание лишь частично.

Недавние политические волнения показали, что современные россияне, тем более в крупных городах, стали уделять куда большее внимания качеству агитации и прочим нюансам политического менеджмента — вот только на содержательную часть программ подобная придирчивость не распространилась.

Если мы посмотрим как на ключевые заявления некоторых наиболее влиятельных оппозиционных фигур, так и на программы связанных с ними партий, мы обнаружим до боли знакомые тезисы. Подобно чудотворному заклинанию, различные политики продолжают повторять тезисы типа «Россия — это Европа!», винить во всём избыточное государство и бюрократию, нападать на «социальный популизм», предостерегать от активных действий по сглаживанию имущественного неравенства. Отдельные публицисты и вовсе настаивают на решительном искоренении «совкового» патернализма, левачества и прочих недостатков, мешающих России слиться в объятьях с «цивилизованным миром» (разумеется, на условиях лояльного младшего партнёра). При этом, несмотря на всё показное стремление к глобализации, российская специфика не мыслится составным элементом мировой системы, переживающей очередную болезненную реконфигурацию. Десятилетия провальных рыночных реформ, доведших страну до очередного, куда более пугающего и глубокого упадка, не принимаются в расчёт. Как и раньше, вся вина возлагается либо на отдельных лиц (типа Путина) и их ближайшее окружение, либо, в крайнем случае, на более аморфные организации (место КПСС в обличающей риторике заняла «Единая Россия»),

Вся отсталость, жестокость, примитивность, неэффективность — словом, всё, что составляет суть капиталистической периферии — объявляется лишь следствием злой воли ряда жуликов, которых нужно просто-напросто заменить «нормальными, честными людьми».

Вряд ли стоит упоминать, что возникшие внешнеполитические напряжённости также связаны с внезапной личной неприязнью мировых лидеров по отношению к представителям российских элит.

Нынешний аналог «красно-коричневых», чьи последователи в интернете были прозваны «ватниками», тоже не претерпели существенной эволюции. «Уникальные традиции духовности», советская политэкономия, ностальгия по значительному международному влиянию, требование возрождения институтов социального государства и даже борьба с западным масоно-гей-сатанизмом — таков будет приблизительный рецепт этого странного микса. При всей внешней (и местами содержательной) дикости, именно среди этого направления порой встречаются требования, в западной традиции именуемые «прогрессивными» — речь идёт о прогрессивной налоговой шкале, усилении контроля за крупным бизнесом, масштабных социально-ориентированных программах. Подобные комбинации серьёзно напоминают ценностные ориентиры множества движений на мировой периферии во второй половине XX века (Латинская Америка, Индокитай, Африка), в т. ч. и знаменитый «девелопментализм», положивший начало мир-системной традиции анализа.

Помимо парадоксального вкрапления идей и концепций, более-менее адекватных напряжённой действительности, у «ватников» есть ещё одно важное преимущество. Как правило, основные приверженцы подобных лозунгов — это ещё недавно деполитизированные, «среднестатистические» жители страны, пережившие насильственную, непредвиденную фрустрацию в результате развития глобального кризиса. Это означает, что типичный «ватник», в отличие от иного «креативного» неолиберала, теоретически способен на идеологическое, культурное, политическое развитие по мере роста собственной компетенции. Более того, значительное число людей, участвующих в украинском кризисе (как в военных действиях, так и в плане гуманитарной помощи), говорит о том, что «молчаливое большинство» в критических ситуациях вполне способно и на впечатляющую самоорганизацию, и даже на прямой риск собственной жизни и здоровью.

Такая политическая неразбериха является живым подтверждением сразу нескольких тезисов.

Во-первых, любой исследователь постсоветской реальности может убедиться, что для создания нового человека вовсе не достаточно широкого ассортимента сушилок для обуви и микроволновых печей — при всём внешнем поске подобные вещи никак не влияют на индивида как часть общества. Подлинные, серьёзные перемены сознания требуют создания и развития комплексных социальных институтов, какой бы устаревшей и не постиндустриальной ни казалась эта мысль на первый взгляд.