Левая рука Кальва (ЛП)

В то же время в стенах лудуса мужчины, подобно женщинам, сплетничают о своих связях с женами помпейских патрициев. Они приукрашивают детали, как солдаты, рассказывающие военные байки. Болтают даже о жене одного важного, влиятельного политика, чей ребенок совершенно не похож на ее мужа.

- После того, как я провел время с госпожой Аурелией, - широко улыбается Хасдрубал, - ее мужу повезет, если она не заснет, пока он ее трахает.

- Везучий ублюдок, - болтает кто-то из новичков. - Госпожа Антония настоящая шлюха. После нее он будет кровожаднее, чем на арене.

- Не знаю, кто она, - заявляет другой боец, на подкашивающихся ногах вваливаясь в лудус перед закатом,- но ее муж полный идиот, если не пялит ее каждую ночь.

Сам я тоже побывал во множестве постелей. Обычно в убогих борделях в худших районах города. Местах, где никто не будет искать жену патриция. Поскольку я еще не участвовал в помпейских играх, меня редко зовут, если только это не женщина, с которой я был раньше, но после Аполлинариев все может измениться.

И все же, в свободное время от тренировок и ублажения жен помпейской знати в борделях никто даже не выдохнул имени Верины Лаурея. Возможно, Кальв ошибся. Вдруг его жена – единственная женщина в Помпеях, которая не трахается с гладиатором. По крайней мере, не из этого лудуса.

Кальв что-то знает. Он не дурак. Если он озаботился подделкой документов и засланным рабом, а может, и не одним, он наверняка что-то знает. А если это так сильно его беспокоит, ее любовник не один из нас. Я не могу представить римлянина, который бы удивился, я не говорю «впал в бешенство», из-за интрижки его жены с рабом. Один из тренеров? Медик? Сам Друс? Это может быть кто угодно.

Я провел здесь не так много времени. Местные бойцы пока не доверяют мне настолько, чтобы делиться самыми скандальными слухами, и рано или поздно госпожа Лаурея и ее любовник выдадут себя. Мне остается лишь надеяться, что у Кальва хватит терпения дождаться, пока окружающие постепенно ослабят бдительность.

А тут еще Друс. Подсматривать и подслушивать по его приказу бесполезно, но не от того, что вокруг нет болтунов. Кто-то перешептывается. Грамотные передают друг другу послания, неграмотные обмениваются парой слов на тренировках. Сами боги наверняка не могут уследить за всеми тайными контактами в стенах этого лудуса, и трудно сказать, что еще происходит, когда гладиаторов уводят на встречи с женами помпейской элиты.

Но о госпоже Верине по-прежнему не слышно ни слова. Также я ничего не узнал о том, кто отсылал послания из лудуса. Последнее время все говорят лишь о приближающихся играх. Кто останется в живых, кто, скорее всего, погибнет, захочет ли мунерарий* честной борьбы. Последнее, конечно, зависит от того, сколько он заплатил Друсу. Если он заплатил за бои до смерти, как и любой ланиста, Друс обеспечит ему такое зрелище. В любом случае, некоторые из нас не вернутся с игр. Ни одна фамилия не покидает игры в том же составе, что и пришла на них.

Близится полдень, я веду тренировочный бой с Квинтом. Луций и Тит наблюдают со стороны, и тут распахиваются ворота лудуса.

Мы с Квинтом останавливаемся и поворачиваемся. Как и все остальные бойцы.

За воротами несколько рабов аккуратно опускают на землю занавешенные паланкины. Оттуда появляются три женщины явно благородного происхождения. Они одеты в безупречные яркие платья, которые, наверно, обошлись их мужьям дороже, чем каждый из нас стоил Друсу. Первую сопровождают двое малышей, девочка и мальчик. Вторая, держа на руках младенца, помогает выбраться из паланкина маленькому мальчику. Третью сопровождает мальчик семи-восьми лет. Он тянет мать за руку на тренировочную площадку, даже мне видно, как азартно сверкают его глаза. Женщина улыбается, что-то говорит, и он заливисто смеется. Кое-кто из мужчин прекращает бои и направляется к гостьям, не выпуская из рук оружие. Первая женщина смотрит на них со страхом вперемешку с презрением, удерживая детей на месте. Вторая следит за сыном, бегущим на песок, взгляды, которыми она обменивается с Сикандаром, невозможно не заметить. Как и то, что ее малыш – это черноглазая миниатюрная копия парфянина.

А третья женщина, похоже, не замечает никого вокруг. Она смотрит, как ее сын общается с Филосиром и Хасдрубалом, смеется вместе с ним над безумными энергичными рассказами о сражениях с десятками противников одновременно или о том, как они дрались со львами голыми руками. Кроме первой женщины никто не волнуется, когда гладиаторы вручают детям деревянные мечи или катают их на плечах.

В такие моменты, когда среди нас есть женщины, гладиаторы ведут себя почти как порядочные римляне. Особенно в обществе аристократок. Пожалуй, это последняя грань, отделяющая нас от зверей, с которыми в один прекрасный день мы можем оказаться на одной арене. Или, возможно, это единственное, что нам позволено делать по собственной инициативе без риска вызвать гнев ланисты.

В любом случае, непривычно видеть женщин в лудусе вот так. С детьми, при свете дня, пришедших сюда не для того, чтобы попользовать кого-нибудь из нас.