Левая рука Кальва (ЛП)

Ворота открываются снова, я шепчу молитву и медленно иду по туннелю к Капанею, который ждет меня на песке под палящим солнцем. После полумрака мои глаза медленно, но все же приспосабливаются к послеполуденному свету, а навес, в тени которого находятся зрители, закрывает от меня солнце.

Мы сходимся в центре арены. С оружием наизготове мы медленно ходим по кругу, оценивая друг друга. Через забрало мало что видно, но я легко представляю его силу как бойца. Одного со мной роста. Возможно, немного шире в плечах. Щит держит высоко, защищая горло. Уязвимыми остаются только ноги от колен до середины бедра.

Легко двигаясь, он постепенно сокращает дистанцию между нами.

И атакует.

Друс прав. Этот боец хорош, и он умеет драться с левшами. Удар за ударом, он равен мне по силам, отражает мои атаки и мечом, и щитом, и его лезвие оказывается в опасной близости от моего торса столько же раз, сколько и мое от его.

Удары металла по металлу, щита по щиту, меча по мечу, и иногда железо задевает плоть. Кровь смешивается с потом.

Пыль клубится у нас под ногами.

Зрителям нравится подобное представление, и вскоре они приветствуют мои удары так же, как и Капанея.

Я блокирую выпад щитом, и он пользуется открывшейся возможностью, чтобы врезать краем щита мне по ребрам. Попадание выбивает из легких весь воздух и вызывает яркие искры перед глазами, но я прихожу в себя и отбиваю очередной удар, не давая вскрыть себе брюшину. Щитом я бью его по руке, и мне удается не только предупредить удар, но и заставить Капанея покачнуться, я делаю выпад и вонзаю меч в его бедро.

Рев толпы заглушает крик боли, Капаней падает на колено, и все трибуны вскакивают на ноги. Я поднимаю щит, чтобы ударить по его забралу и уложить на землю, но он вскидывает руку с поднятым большим пальцем. Я делаю шаг назад, и между нами встает судья. Слава богам, еще момент, и ноющие руки и ноги подвели бы меня и стоили победы.

Судья убеждается, что я отошел, и мы втроем поворачиваемся к мунерарию. Высоко на трибуне, он поднимается, вытянув руку со сжатым кулаком, и стены амфитеатра дрожат от воплей зрителей, желающих сохранить жизнь Капанею:

- Отпусти! Отпусти! Отпусти!

Чем дольше мунерарий изображает нерешительность, тем громче становятся крики.

Наконец, он подает знак, что Капанею даруется жизнь, а я гадаю, не развалится ли амфитеатр от радостного рева толпы.

Судья помогает Капанею встать и уводит его с арены, пока зрители скандируют наши имена. Я принимаю пальмовую ветвь и мешочек с монетами из рук мунерария, и медленно возвращаюсь в туннель под несмолкающий шум.

Наконец-то солнце больше не печет плечи, и со вздохом облегчения я снимаю шлем.

Тут же братья по лудусу начинают стаскивать с меня броню: отстегивают наголенники, развязывают кожаные ленты, которыми крепится маника. Хасдрубал забирает оружие и передает его другим гладиаторам, которые еще готовятся выйти на арену.

Друс осматривает меня сверху донизу:

- Есть переломы или ранения?

- Нет, - я сую шлем Сикандару. – Получил пару раз по ребрам, но они сами заживут.

- Ослабил защиту, так тебе и надо, - Друс изгибает чертову бровь. – Но все равно, молодец, - он хлопает меня по плечу. - Дерись так всегда, и станешь легендой.

Я слегка склоняю голову и прячу мешочек с монетами в пояс:

- Спасибо, доминус.

Он продолжает улыбаться, и я улыбаюсь ему в ответ, делая вид, что меня передернуло просто от прохлады, сменившей жестокий солнцепек.

Друс быстро отводит взгляд и показывает на коридор. Через мгновение ланиста возвращается к строгому тону:

- Выпей воды и отдохни.

- Да, доминус.

Меня освобождают от остатков брони, и я несколько раз поворачиваю голову, чтобы избавиться от боли в шее после тяжелого шлема. Подвигав плечами и размяв уставшие мышцы, я выхожу из коридора в надежде, что местные массажисты хотя бы наполовину хороши так, как в Риме.

Я еще не вышел из прохода, как резкий голос произносит:

- Вот ты где, гладиатор.

Когда я оборачиваюсь, человек смотрит мне прямо в глаза: даже раб не кланяется гладиатору.

- Идем со мной.

Я оглядываюсь на Друса, который внимательно следит за текущим боем, и отвечаю слуге:

- Идиот, дай хотя бы воды выпить.

- Госпожа Максим ждет, - он показывает на улицу. - Она не будет ждать долго. Сюда.

Я сдерживаю стон. Я еще даже не промочил горло, а боль в ребрах отбивает всяческую охоту проводить вечер, изображая страсть перед патрицианкой, чей муж не хочет или не может ее удовлетворить. С другой стороны, в жизни гладиатора есть гораздо более неприятные вещи, и ни один из нас не может отказаться заработать дополнительные деньги для ланисты.

Поэтому я киваю и следую за направившимся к выходу слугой. Я не видел его раньше, но и в Помпеях я еще недостаточно долго, чтобы узнавать всех личных рабов патрицианок в лицо.