Читаем Левиафан 2. Иерусалимский дневник 1971 – 1979 полностью

24 декабря. 2. Шарм-аль-Шейх (Шенхав, Гонен). Утром меня взяли на командке в Гонен. Я слонялся там, и потом Гросс вернул меня в Шенхав. Я ехал в душегубке Шекема с заездами в Сан и в Нааму, где мы сидели на обрыве, пили кофе и смотрели в бинокль на яхты, туристов и залив со сгоревшим саудовским кораблем.

В Шенхаве: закат, море в дымке, облака над горами, пустыня, голубой вечер, голубые цепи гор за серыми, за коричневыми. Рисую гуашь. Ходил пешком по ночной пустыне километров за 5 на Тахмошет. Незаметно подошел к ним, перебрался через колючую проволоку и неожиданно появился (такова израильская охрана). Посидел с ребятами, выкурил сигарету и ушел обратно.

Отношения с гашишниками в Шенхаве у меня окончательно испортились, я не общаюсь с ними; рисую, мечтаю, читаю Библию.

25 декабря. 3. Шарм-аль-Шейх (Шенхав). Дежурил с 4 до 7 утра. Читал «Маарив» и слушал радио. Утром спал. Был у нас Мишель с Гонена, пили с ним чай и играли в домино.

Закончил гуашь «Ночь».

Началась песчаная буря, горизонт затянут покровом пыли. Но это не помешало мне сидеть на лавочке у будки, читать Библию и размышлять. Ездил на авиабазу за ужином.

Дежурил до 1 ч. ночи, закутал ноги в одеяло и слушал музыку по радио. Заезжал майор, сказал, что нас переводят в Гонен.

26 декабря. 4. Шарм-аль-Шейх (Шенхав). Утро, солнце едва светит из‐за пыли в воздухе. Приготовил завтрак: гренки на яйце с чаем. Скука и безделье. Подобное времяпрепровождение в армии не для меня, я должен делать что-то более ответственное.

Читаю Библию. Спал. Обедал.

Нарисовал «Ангела».

Вечереет, я, полулежа на лавке, наблюдаю пустыню; она полна спокойствия и дымкой, безветренно, тихо, тепло и уютно. Читаю Библию (о царях).

Написал стихи «Я рядовой номер 2750913…», «Железные кровати Господа Бога».

Пью чай, размышляю.

Читаю Библию и никак не могу воспринять интерпретацию, какую дают Богу писатели библейской истории. «Определяя Бога, мы отрицаем Его» (Спиноза). Всякая попытка дотронуться до Бога есть язычество. Но человеческая любовь есть интегральная часть Абсолютной Духовности; любовь есть преодоление смерти, частица Вечности, вечный двигатель нашей жизни. Бог же, если он не Абсолютен, он не Бог, а если Абсолютен – его нет среди нас, есть только его следы. Любовь есть один из знаков существования Бога.

27 декабря. 5. Шарм-аль-Шейх (Шенхав, Гонен). Утром меня взяли в Гонен. Там Новак, Иоффе, Герман. Обед. Ездили в Маац – маркировали бочки с бензином. Слоняюсь по Гонену. После ужина фильм-вестерн. Показывал новые работы солдатам и офицерам, говорил с ними об искусстве.

28 декабря. 6. Шарм-аль-Шейх (Гонен, Офира). Лод. Иерусалим. Сборы, прощание с Гоненом, и мы (я, Новак, Герман, Иоффе, Мельников и Кирос) на команде спускаемся в Маршал, оттуда на автобусе – в аэропорт Офира (мы тащим с собой кидбеки, оружие, а я еще и чемодан). Ожидание. «Боинг». Облака. Мы летим над безжизненными красотами Синая и Саудовской Аравии. Эйлат. Негев. И вот живая земля Израиля. Тель-Авив и Яффо под нами. Лод. Из теплого лета мы попали в дождливую, холодную израильскую зиму. В Лоде ждали нас солдаты из Невей-Якова, приняли оружие и вещи, и мы получили освобождение. Я приехал в Иерусалим на этом же военном «Пежо». Дождь. Холод.

Открыл дверь дома, и Златка с Яшенькой повисли на мне. Ирка ждет меня уже второй день, она думала, что я должен вернуться был вчера, а по радио сказали, что где-то в Синае машина сбила трех солдат, и она очень волновалась.

У нас Ев. Ар., они с Иркой готовят обед.

Как хорошо быть наконец дома, смыть с себя армейскую грязь, надеть чистую одежду, заснуть на чистых простынях в собственной постели и проснуться наутро снова свободным, независимым от солдатских обязанностей, хозяином самому себе.

29 декабря. Шб. Иерусалим. Письма: от Лёвки Нусберга (он весь в практических делах); от Джона Болта (который высоко оценил мой «Левиафан» № 2 и мои работы и приглашает меня в США); от Кати Меламид-Арнольд (их материальные дела в США весьма плохи).

Я дома, с Иркой, с детьми; душа отдыхает.

Дома холодно. Читаю и вырезаю из «Русской мысли».

Яков Коэн (сосед) зашел рассказать о своих делах.

Ев. Ар. уехала в Т.-А., у нее кризис с Соломоном на почве его завещания.

Был Саша Аккерман. Пили чай. Смотрели мои армейские работы, и часть из них Саша одобрил. Читал 2 новых стиха. Говорил о Боге, о вере, о сатане. Саша тоже был в армии, на учениях: они спали, ели, работали под дождем, в холоде и грязи, в самых тяжелых условиях.

Был Борька Азерников, пили чай, он зовет к себе на Новый год.

30 декабря. 1. Иерусалим. Слушал музыку Баха, Шуберта, Стравинского.

Переписывал армейские дневники.

Дома – холод, я надел 7 одежек, от майки через свитера к армейской куртке.

Азерников прислал механика, я отдал аккумулятор на зарядку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых тиранов
100 знаменитых тиранов

Слово «тиран» возникло на заре истории и, как считают ученые, имеет лидийское или фригийское происхождение. В переводе оно означает «повелитель». По прошествии веков это понятие приобрело очень широкое звучание и в наши дни чаще всего используется в переносном значении и подразумевает правление, основанное на деспотизме, а тиранами именуют правителей, власть которых основана на произволе и насилии, а также жестоких, властных людей, мучителей.Среди героев этой книги много государственных и политических деятелей. О них рассказывается в разделах «Тираны-реформаторы» и «Тираны «просвещенные» и «великодушные»». Учитывая, что многие служители религии оказывали огромное влияние на мировую политику и политику отдельных государств, им посвящен самостоятельный раздел «Узурпаторы Божественного замысла». И, наконец, раздел «Провинциальные тираны» повествует об исторических личностях, масштабы деятельности которых были ограничены небольшими территориями, но которые погубили множество людей в силу неограниченности своей тиранической власти.

Валентина Валентиновна Мирошникова , Илья Яковлевич Вагман , Наталья Владимировна Вукина

Биографии и Мемуары / Документальное