Левый фланг

Он стоял у окна, прислушиваясь к орудийному гулу, который долетал сюда грозовыми перекатами. Бой не затихал даже ночью. Он вспомнил, как утром генерал Желтов лично руководил обороной командного пункта, когда немецкие танки вырвались на ближние подступы к Дунафельдвару. Желтов послал навстречу танкам все, что оказалось под рукой, — полк офицерского резерва, сводный сержантский батальон, несколько пушек запасного артполка, — все подчистую, только бы остановить противника на линии Дунафельдвар — Цеце, пока не подойдет с юга одна из дивизий 57-й армии. И Желтов первым поддержал его, когда он решил оставить полевое управление фронта на правом берегу Дуная, — стойкость войск обратно пропорциональна расстоянию, которое отделяет их от командующего. А во время телефонного разговора с Москвой они с Желтовым лишь коротко переглянулись, уже без слов понимая друг друга: нет, отходить на левый берег, ни в коем случае нельзя! Они легко находили общую точку зрения, тем более в такие дни, когда события на фронте принимали драматический характер. Желтов как раз из тех политических работников, которые до тонкостей знают военное искусство, — Алексей Сергеевич с успехом окончил фрунзенскую академию. Что же касается его, Толбухина, то он еще со времен гражданской войны научился ценить оперативные суждения комиссаров. Потому-то между ними, командующим фронтом и членом Военного совета фронта, сразу установилось полное взаимное доверие, и они думали и действовали почти синхронно. Вот и теперь Желтов, конечно, всех поднял на ноги. Все старшие офицеры политуправления выехали на самые опасные участки, в дивизии, которые стоят насмерть. И сам Желтов побывал сегодня в боевых порядках защитников КП. У него есть свои резервы: это коммунисты, число которых прибавляется с каждым днем. А личный пример коммунистов всегда выручал фронт из беды, выручит и на этот раз…

Да что это как сегодня разболелась голова? Федор Иванович, не раздеваясь, прилег на диван, закрыл глаза. Но перед глазами огненным пунктиром, огибая Веленце, поплыл в тумане весь передний край в междуозерном дефиле. Как ни старался он избавиться сейчас от этого видения, никак не мог. Мысль судорожно работала, звенело все вокруг от упругих толчков крови в висках. Как там, в Четвертой гвардейской, у Захарова? Подойдут ли к утру дивизии Шарохина? Сумеет ли Холостяков за сутки переправить тридцатый корпус?.. Огненный пунктир начал постепенно расплываться в утреннем тумане. Уж эти мадьярские туманы! Хорошо бы завтра установилась летная погода. Тогда Судец приналяжет на танковые дивизии врага. Он может приналечь теперь с левобережных аэродромов…

С этой мыслью о завтрашнем летном дне и забылся Толбухин под утро. Начальник штаба осторожно открыл дверь, постоял на пороге, не решаясь разбудить его, и на цыпочках вышел в коридор.

— Кто там? — спросил Толбухин, приподнявшись.

Он встал, одернул китель, сел за стол. Рабочий день опять начался задолго до рассвета.

А впрочем, дни и ночи так перепутались, перемешаюсь в горячке битвы, что люди иной раз спрашивали друг друга, какое же сегодня должно быть число.

Двадцатого января немцы, продолжая наступление, взяли Адонь — выше Дунапентеле. Там, на севере, спешно окапывался 5-й гвардейский кавкорпус, заняв жесткую оборону на перешейке Веленце — Дунай. Туда стягивались артполки даже из-под Будапешта.

Двадцать первого января части 18-го танкового и 133-го стрелкового корпусов с боями вышли из окружения в район Дунафельдвара. Стало чуть полегче.

Двадцать второго января спешно прибыло в полном составе управление 26-й армии из резерва Ставки. На правом берегу Дуная появился и 30-й корпус, который вместе со 133-м и 18-м корпусами и образовал новую, 26-ю, армию.

Но в тот же день, после сточасовых уличных боев, наши войска оставили город Секешфехервар. А 4-й танковый корпус СС начал массированные атаки на севере, имея задачу — выйти к венгерской столице кратчайшим путем.

Толбухин не отходил от телефонов. Каждый час положение на северном участке все ухудшалось. И он решил: в ночь на двадцать третье января отвести 68-й стрелковый корпус генерала Шкодуновича с западного выступа, который немцы могли срезать в любое время, и уплотнить двумя дивизиями оборону на западе, а третью дивизию — Бойченко — перебросить к Секешфехервару, где нажим противника не ослабевал.

Отдавая этот приказ, он вспомнил, что в дивизии Бойченко служит Строев. Все собирался вызвать Ивана к себе, поговорить на досуге по душам, пожурить за то, что до сих пор не давал о себе знать. Да и не собрался. Теперь уж придется отложить встречу до лучших времен, когда немцы будут отогнаны от Будапешта…

Офицер-порученец принес радиограмму из штаба Второго Украинского фронта. Малиновский сообщал, что по распоряжению Ставки Толбухину передаются в оперативное подчинение еще два корпуса: 23-й танковый и 104-й стрелковый. Толбухин дважды прочел бумажку, разгладил ее на столе ладонью. Молодец Родион Яковлевич, верный сосед, порадовал доброй новостью.