Левый фланг

Сыны тихого Дона двое суток отбивались за голубым Дунаем от наседающих со всех сторон бронированных эсэсовцев. Рядом, в глубоких балках, стояли коноводы с лошадьми: лошади пронзительно, тоскливо ржали, чуя свой смертный час, а на гребнях балок пешие казаки, чутко слыша этот клик боевых коней, гранатами забрасывали танковые волны, не пуская их на север, в балки. И противник на ходу отворачивал на запад, не в силах прорваться к Будапешту прямиком, через голову бессмертного 5-го гвардейского кавкорпуса.

Наступило двадцать шестое января. Заслонившись от казаков дивизией «Викинг», немцы подтянули первую и третью («Мертвая голова») танковые дивизии, штурмовую бригаду тяжелых танков резерва главного командования, батальон сверхтяжелых «королевских тигров» и нанесли еще один массированный ночной удар на хутор Вереб, дотоле никому совершенно неизвестный.

Четвертая гвардейская армия к утру оказалась в трудном положении: танковые клещи могли вот-вот сомкнуться где-нибудь у Бичке — и тогда пришлось бы драться уже в  к о т л е.

— Поднять по тревоге двадцать третий корпус, — как можно спокойнее приказал Толбухин.

Он знал, что в этом корпусе танки одних иностранных марок, которые имели слабую броню и плохие пушки (союзники и в конце войны уступали немцам в тяжелом вооружении), но ничего другого у командующего фронтом сейчас не было. Он отдавал себе отчет также в том, что для ввода в бой 23-го корпуса нужна серьезная артиллерийская и авиационная поддержка, но ему сейчас была дорога буквально каждая минута. Все, что можно было снять с других участков, снималось и спешно стягивалось к Веребу, чтобы перекрыть длинный коридор немецкого прорыва. Отныне этот хуторок, расположенный на склоне ничем не приметной балки, становился фокусом всей будапештской битвы.

Толбухин ждал.

А тем временем 165 «лендлизовских» машин генерала Ахманова уже двигались навстречу 220 тяжелым танкам крупповского литья. Вот если бы вместо этих английских были свои, уральские «тридцатьчетверки»! Только на то и вся надежда, что в заморских игрушках сидят нашенские бойцы.

23-й корпус развернулся в боевой порядок на виду у немцев, которые пошли на хитрость: отражая фронтальные атаки огнем артиллерии, они бросали «тигры» и «королевские тигры» во фланг атакующим подразделениям. И пока наши танкисты вели вынужденную огневую дуэль с батареями прямой наводки, «тигры» всех мастей вплотную подбирались к ним.

Толбухин ждал исхода встречного танкового боя.

Все его внимание сосредоточилось на линии Вереб — Валь, на огненном торце опасного немецкого прорыва. С т е н ы  коридора, в котором хозяйничали эсэсовцы, мучая смертной мукой даже раненых пленных, эти  с т е н ы  противник, как ни бесновался, раздвинуть уже больше не мог. Наши танкисты возмещали слабость англо-американской лобовой брони стойкостью своего духа: они продолжали отстреливаться и в горящих на ветру машинах.

Толбухин терпеливо ждал.

Перед ним лежала немецкая подробная карта холмистого района юго-западнее Будапешта. Сквозь тенета топографических горизонталей он видел все сражение, всю танковую оргию врага.

Наконец, ему доложили, что немцы остановлены, что 23-й корпус, хотя и понес большие потери, сбил-таки спесь с механизированной гвардии Гитлера.

Федор Иванович устало облокотился на стол. Сейчас он почувствовал такую тяжесть во всем теле, что не хватило сил встать и пройтись по комнате, как обычно после долгих часов ожидания исхода боя.

— Дайте-ка глоток воды, — попросил он адъютанта.

— Может быть, стакан чая?

— Нет, воды.

Он припал к солдатской кружке, точно к студеному роднику в жаркий полдень, и выпил ее до дна.

— Вот так, — сказал он, ни к кому не обращаясь.

Но все поняли, что́ это означало. Решающая схватка под Будапештом, которая началась девять дней назад, была выиграна окончательно, и нужно, не теряя ни часу, развивать контрнаступление, чтобы лишить противника самой малой паузы для новой перегруппировки.

Еще отовсюду шли вести об атаках немцев, еще на всех участках фронта положение оставалось напряженным, однако маршал верно, без ошибки уловил, как заколебались чаши танковых весов между Дунаем и Балатоном. Теперь он почти не сомневался, что немцы не решатся перейти к активным действиям и на крайнем юге, где у них стояли наготове 2-я танковая армия — в Надьканиже и группа армий «Вейхс» — за рекой Дравой. Опоздали они с этим вспомогательным ударом! Не рискнули остаться без правого крыла, когда левое, берлинское, едва загребает воздух. Ну да все равно на одном-то крыле долго не продержаться.

Толбухин позволил себе роскошь: впервые за все время он крепко спал целых шесть часов подряд. И его никто не будил до тех пор, пока он не поднялся сам.