Лгунья

Когда я поднимаюсь наверх, она ждет меня в дверях, уже в спортивных штанах, скрестив руки на груди.

– Я не живу у двоюродной сестры в Питтсфилде. У меня в Питтсфилде нет двоюродной сестры.

* * *

Кухня сверкает безукоризненной чистотой. Я сразу чувствую, что больше здесь не живу. Сажусь за стол и обхватываю голову руками.

– Что ты сделала со своими волосами?

– Я их обрезала, – отвечаю, не поднимая взгляда.

– Как было раньше, мне нравилось больше. И цвет мне тоже не нравится.

– Спасибо, Эйприл.

– Ты принесла деньги за комнату?

Я достаю из заднего кармана деньги и кладу их на стол. Эйприл заметно смягчается и садится напротив.

– Почему ты убежала от меня? Я знаю, ты слышала, как я тебя окликала. Ты притворилась, будто ничего не слышишь, и убежала вместе со своей подругой. Какого черта, Клэр?

– У тебя есть что-нибудь выпить?

Эйприл бросает на меня неодобрительный взгляд, но все равно подходит к холодильнику и достает из него непочатую бутылку водки.

– Не знала, что ты любишь водку.

Эйприл бросает в стаканы кубики льда, наливает в них водку и ставит их на стол.

– Не люблю. Я делаю исключение. Эту водку я приготовила для тебя. Под твое возвращение.

Я выжидающе молчу, гадая, в чем будет подвох. Эйприл больше ничего не говорит, просто отпивает глоток и смотрит на меня поверх края стакана. Я делаю большой глоток.

– Я не продвигаю товар в социальных сетях, – говорю, кусая губу.

Я жду, что Эйприл рассмеется, хлопнет ладонью по столу и воскликнет: «Ни хрена себе!» Вместо этого щеки у нее заливаются слабой краской. Она пожимает плечами.

– Я чувствовала что-то неладное.

Что-то? Мне хочется схватить Эйприл за плечи и хорошенько встряхнуть. Хочется посмотреть ей прямо в глаза и сказать: «Эйприл, голубушка, тебе нужно быть более разборчивой в том, кому можно доверять! Если что-либо кажется совершенно неправдоподобным, возможно, оно таковым и является».

– У меня крупные неприятности, Эйприл.

Я рассказываю ей все. Рассказываю о своих родителях, о том, где выросла, о том, как появилась Ханна Уилсон и разбила нам жизнь. Я никому не рассказывала об этом, никогда, и мне тяжело. У меня возникает ощущение головокружения, хотя, возможно, дело в водке. Мне становится трудно дышать, но это очищение, в каком-то смысле подобное рвоте.

Я рассказываю Эйприл про тот день, когда ходила на собеседование и снова встретила Ханну. Я ничего не говорю ей о слежке. Но рассказываю, что мне удалось устроиться к ней домработницей, и Ханна считает, что меня зовут Луиза Мартин.

– Домработницей? – Эйприл широко раскрывает глаза, словно именно это и есть самый шокирующий элемент в моем рассказе. Она качает головой и обхватывает пальцами стакан. – Ничего не понимаю. Чего ты хочешь добиться, работая там? Ты хочешь навредить этой Ханне?

– Нет! Конечно же, нет! – И я мысленно спрашиваю у себя: «Это правда?» – Я хочу сказать, Эйприл, что она больная женщина. Она в той половине спектра, что близка к злу, поверь мне. – Я сухо смеюсь. – И если из-за меня она случайно расстроится, разумеется, это будет хорошо. Но я не собираюсь сознательно ей вредить. Физически? Нет!

– Ну ладно…

Я кручу стакан в руке и чувствую, как опускаются уголки моего рта.

– Я хочу, чтобы Ханна сказала правду. Я прошу слишком много?

– Но как?

– Я хочу, чтобы она сама пережила все то, что сделала со мной, с нами. Чтобы ей пришлось жить с этим, как жила я. – Подаюсь вперед. – Я хотела совратить ее мужа, уложить его в постель. Я собиралась заснять видео на телефон, представить все так, будто он меня заставил. Я хотела увидеть лицо Ханны, когда она узнала бы, что ее муж – сексуальный маньяк, домогавшийся домработницы.

Я откидываюсь назад. Это странное ощущение – высказать все вслух. Почувствовать фактуру этих слов на своем языке.

– Это правда? – спрашивает Эйприл. – Ее муж действительно поступил так с тобой?

– Да нет же, разумеется! Господи, Эйприл, слушай, что я тебе говорю!

Она подливает мне в стакан.

– Чудесно. Значит, это ложь… Ты не думаешь, что это причинит боль Ханне? Или ее мужу?

– Дело не в этом! Я не собиралась ничего делать с этим видео; я просто хотела, чтобы Ханна поверила мне. Это был бы мой рычаг, понимаешь? Если бы всплыло, что ее муж каждую ночь домогается молодой домработницы, с ним все было бы кончено. Он точно вылетел бы из фирмы. Они с Ханной больше не смели бы нигде показаться. Такие огромные деньги, и от них никакого толка… Ты думаешь, Ханна Уилсон пойдет на это? Ни за что на свете! Она предложит мне назвать свою цену. Вот увидишь.

Эйприл молчит, впитывая мои слова.

– А твоя цена?

– Я же тебе говорила. Признать правду. Ханна признается, что все сказанное о моем отце – это ложь, что она пошла на это, только чтобы его шантажировать.

– Понятно.

– И я хочу заснять это на видео.

– Ты думаешь, Ханна согласится? Мне это кажется маловероятным.

Я задумываюсь.