Лягушки

– Она была бы вам к лицу, – сказал Ковригин. – А португальским языком вы владеете?

– Нет, – растерянно произнесла Ирина и снова со значением взглянула на Антонину: что это с братцем-то твоим?

– А жаль, – будто бы опечалился Ковригин.

– Погодите, – сказала Антонина. – Ты решил жениться и будешь прописывать жену здесь?

– Естественно. Если она этого захочет, – сказал Ковригин. – Она – приезжая, и жилья у неё в Москве нет.

– Но… – начала Антонина и сразу замолчала, словно бы заблудившись в своих соображениях.

– А что это тебя так волнует? – нервно сказал Ковригин. – Какие возникли в тебе опасения? Или – какое ты имеешь право на какие-либо опасения в нынешнем случае?

– Я твоя сестра, – сказала Антонина. – А ты уже успел наделать столько глупостей…

– Знаешь что! – рассердился Ковригин. – У нас тут товарищеский суд, что ли? Тогда и тебе я сейчас предъявлю претензии!

«Боже мой! – ужаснулся себе Ковригин. – До базарной склоки дошло!»

– Мне можно войти? – было услышано.

Трое в комнате вынуждены были взглянуть в сторону дверного проёма.

Там стояла Хмелёва.

И она была вовсе не смиренная китаянка.

Смыла грим, убрала раскосость глаз, пышные волосы её, нынче светлые («Наверное, уже и в Синежтуре поутру они были светлыми, – соображал Ковригин, – как только не смяла их в дороге тугая косынка? Впрочем, чему удивляться – профессия…»), опали на плечи. Ковригин предполагал, что Хмелёва последует его совету и достанет из бельевого шкафчика свежий халат. Но нет. Хмелёва вернулась в гусарском костюме из красного бархата, лишь вместо сапожек со шпорами были на ней туфли на каблуках в десять сантиметров, но и они с костюмом сочетались.

Воительницей вернулась. Ковригин понял это. Видимо, приём присутствующих в квартире женщин раззадорил её.

– Елена Михайловна Хмелёва, – объявил Ковригин.

Немая сцена продолжалась недолго, и подруга Ирина поинтересовалась:

– А где же Элеонора Беатрис Хым? Вы же, кажется, намеревались на ней жениться?

– Она, видимо, всё же утонула, – сказал Ковригин. – Придётся жениться на Елене Михайловне.

– Саша, к чему весь этот маскарад? – спросила Антонина, явно обиженная.

«Сам бы хотел знать, к чему», – подумал Ковригин, но сказал:

– Ко всяческим уловкам вынудили нас трудности путешествия.

– Ква-Ква! – произнесла Хмелёва, словно бы подтверждая объяснение Ковригина.

– Это ещё что за ква-ква? – строго сказал Ковригин. – Никаких ква-ква! Никаких шуток. Намерения у нас были самые серьёзные. Или они отменились?

– Ни в коем случае не отменились! – воскликнула Хмелёва и чмокнула Ковригина в щёку.

Сестрица Антонина вздохнула и отошла к окну рассматривать вечерние красоты Бронных переулков.

– Костюм этот ваш от Будяшкина? – спросила Ирина, то ли пожелав съехидничать, то ли всерьёз заинтересовавшись нарядом путешественницы.

– От какого ещё Будяшкина? – удивилась Хмелёва. – Был композитор Будашкин, лауреат, играл на домре, я училась в музыкальной школе, нам о нём говорили. В нашей местности есть какой-то знаменитый портной Сумарок Будяшкин. Но у него никто не шьёт.

– Неужели ваша местность такая глухая? – скривила губы подруга Ирина.

– Глухая, глухая, – сказал Ковригин. – Успокойтесь, Ирина. Очень глухая местность… Там до сих пор мастерят лишь одни телеги для обозов…

– Оно и понятно, – кивнула Ирина.

– Неужели тебе, Саша, – сказала, наконец, Антонина, – неужели вам с Еленой Михайловной нечего сейчас разъяснить нам… то есть мне, сестре, ведь мы… ведь я беспокоилась, места себе не находила, звонила уже и в больницы, и в морги… Конечно, я привыкла к твоим легкомыслиям, к твоим выходкам и исчезновениям… Но на этот раз я встревожилась всерьез, предчувствие дурного жгло меня… Возможно, я разобидела тебя своим вторжением в твою дачную жизнь… А мобильный твой до сих пор вне доступности… И сюда я явилась, чтобы записку какую-нибудь отыскать на столе и подежурить здесь на всякий случай… Может, и от тоски, не знаю… А ты дуешься на меня и даже позволяешь себе валять дурака…

– Могла бы сразу позвонить Дувакину, – хмуро сказал Ковригин, – и отменить свои опасения.

– Я и позвонила, хотя и не сразу, – сказала Антонина, – и услышала от него про Аягуз…

– И насчёт валяния дурака можешь успокоиться. У нас с Еленой всё серьёзно. Так ведь, Лена?

– Именно так, Сашенька! – подтвердила Хмелёва.

Тут же Ковригин отругал себя. Что он лебезит перед Хмелёвой? Будто выпрашивает у неё разрешения на свои поступки. И Хмелёва хороша! Уже на «ты» и уже «Сашенька»! Впрочем, а как же ещё она должна обращаться к нему на людях?

– Тогда мне, дуре, – сказала Антонина, – объясните, что происходит.

– Объясню. Объясню! Но не сейчас. Потом, – сказал Ковригин. – А сейчас мы с Леной зверски голодные с дороги. Холодильник у нас, как я помню, пустой. Придётся сейчас выскочить в какое-нибудь кафе. Или в магазин.

– То есть ты намерен выставить нас из дома, – сказала Антонина, – так ничего и не объяснив?

Губы её снова дрожали.