Лягушки

Регистратор заявлений оказался существом мужского пола, на вид – «ботаник» или из «косящих от армии», может, он и впрямь накалывал на булавки сверчков с сороконожками («и стоят в порядке тридцать три кроватки, в каждой по ребёнку, в каждой сорок ног…»), вспарывал лягушек и косил от армии, но прежде всего он был, как ощутил Ковригин, сетевой охотник (или охотник в Сети), в интернетной переписке – донжуан, ловелас, плейбой, казак Козьма Крючков, балагур из «Аншлага» Дроботенко, гонщик Шумахер, один из братьев Кличко. Причём женщины существовали в его сознании (или в сюжетах его трепыханий) экранноплоскостными фантомами, правда, с обильным словарным запасом в саквояжах их интеллектов и душ. По плоскостной видимости Хмелёвой взгляд регистратора скользнул в мгновение, она его ничем не порадовала. Кстати, по странности, фамилия его была Цибуля-Бульский.

– Заявители, значит, у нас Ковригин Александр Андреевич и Хмелёва Елена Михайловна… – вяло бормотал регистратор.

Тут он вскинул голову:

– Ковригин и Хмелёва! Вас-то и ищут! У вас же сегодня свадьба! А вы пропали! Немедленно в зал бракосочетаний!

– Какая ещё свадьба? – удивился Ковригин. – Мы только сегодня решили подать заявления. Долго шли к этому…

– Сашенька, а может, ты ошибаешься? – робко вступила Хмелёва.

– Естественно, Сашенька ошибается! – весело произнес регистратор. – Вот, посмотрите.

И Ковригин увидел в мониторе документ двухмесячной давности. В нём означенные Ковригин и Хмелёва просили зарегистрировать их гражданское состояние. При этом Хмелёва Елена Михайловна просила оставить ей фамилию родителей. Договорённость об этом с будущим мужем имелась…

– Вас ждут и ищут! – заключил сетевой охотник. – Вы поломали график! И вам надо поспешить! Сегодня именно свадебный день.

– Но… – нерешительно произнесла Хмелёва.

– Что – но? – насторожился регистратор. – Вы передумали?

– Нет, – тихо сказала Хмелёва, но было заметно, что натуру её грызут сомнения. – Но ведь это такой праздник, а я в пятикопеечной юбчонке и в свитере. Это нехорошо.

– Нехорошо, – согласился Ковригин. – Запамятовали в горячке буден. Но исправимо. Отложим свадьбу на полтора месяца. И пошьём платье, для пира на весь мир. Для ковровой дорожки в Каннах! Это возможно?

– Возможно! – обрадовался идее Ковригина регистратор. – Приму ваше новое заявление сегодня, и через полтора месяца снова пожалуйте к нам!

Каждый из дней откладываемого срока поплыл перед глазами спасательным кругом. Сорок пять спасательных кругов!

– Ну уж нет! – вскричала Хмелёва. – Никаких отсрочек! Сегодня и сейчас! Да разве и могут какие-то юбчонки со свитерами принизить наши чувства и их искренность! А, Сашенька?

– Не могут, – мрачно согласился Ковригин.

– Тогда прошу пройти куда следует, – энергия распорядителя сразу ощутилась в словах регистратора, этому молодцу яппи никакие кризисы, похоже, не могли помешать в карьерных вращениях и подскоках, – и заранее поздравляю… Для начала – с медной свадьбой и вторым мальчиком, огольцом и егозой…

– Спасибо, спасибо, Цибульский, – сказал Ковригин, – душу согрели, вот только жена моя… невеста пока что… детей иметь не собирается… К тому же я добровольно прошёл стериализацию…

– Я не Цибульский! – будто бы перепугался регистратор. – Я – Цибуля-Бульский. Я вам паспорт покажу. Цибульский – мой дядя. И он не в Москве. Он в Синежтуре. И он не такой олух, каким является.

– А как же мы будем без свидетелей? Без подруги невесты? Без друга жениха? – сомнения снова вернулись к Хмелёвой.

– И без Мендельсона? – не смог удержаться Ковригин.

– Ну, без Мендельсона-то можно, – успокоила его Хмелёва.

– То есть вы всё же намерены перенести бракосочетание? – спросил регистратор.

– Ни за что! – воскликнула Хмелёва.

– Ни за что у вас не получится, – покачал головой регистратор. – Получиться у вас может лишь за что. Деньги у вас есть?

– Разве мы похожи на людей, – с гонором варшавянина поинтересовался Ковригин, – у которых нет денег? Регистратор оглядел Ковригина и Хмелёву со вниманием, и Ковригин понял, что именно на таких людей они с невестой и похожи.

Тут бы ему вывернуть карманы, обнаружить пустоту в них и продлить на испытательный срок в сорок пять дней неописуемое блаженство предбрачного состояния, но Хмелёва опередила его:

– Сашенька, разве ты не взял из дома деньги?

Это было унизительно, это был дурной тон, но Ковригину пришлось запускать пальцы в верхний карман замшевой куртки и предъявлять регистратору, а главное – соблазнённой им женщине – пачку денег, свидетельство его финансовой самодостаточности.

– У нас и дома есть, – успокоила регистратора Цибулю-Бульского Хмелёва.

– Замечательно! – регистратор одобрил пожелавших брачевания с утра, возможно, натощак. – Раз такое дело, можете заказывать и в долг, например, в свидетели хоть бы и бомжей, специально выписанных из Барабинских степей с таёжными дворнягами при бельмах на глазах. Из Большого – арфу любую, можно и не одну, а восемь штук – для Меньдельсона-то-Бартольди. Марш из его из «Сна в летнюю ночь» – пошлый, но для кризиса хорош, в меру дешёвый…