Лягушки

«А ведь только что Омск мне приходил на ум! – сообразил Ковригин. – В Омске родился Врубель… Может, под Омском целое поселение Панов со свирелями? Или это наш Пан, Журинский? Главное – „наш“!..»

Никакого панического страха Ковригин не ощущал. Возможно, привык к мужикам со свирелями. А возможно, в мифах козлоногим были приписаны злокозни и забавы, им вовсе не свойственные. В новых жестах козлоногого угадывались доброта и сострадание к напуганному вывертом обстоятельств жизни человеку. На коленях неожиданного спутника Ковригина образовался кожаный мешок (торба? котомка? или праотец «сидора»?), стянутый кожаным же ремешком. Пан-Врубель-Свирель высвободил горловину мешка, достал из него кусок сыра и глиняную миску, под её крышкой и прибыл к Ковригину корм от Геракла. Сыр был несомненно из козьего молока, ну в крайнем случае – из овечьего. Корм же от Геракла являлся кашей.

– Аристофан! – воскликнул Ковригин.

– Аристофан, – кивнул козлоногий, при этом будто бы удивился осведомлённости Ковригина. – Лягушки.

Трапеза была завершена напитком Диониса.

– Благодарю за угощение, – сыто произнёс Ковригин и протянул эллину руку: – Разрешите представиться. Ковригин.

– Как же! Как же! Известно всем! – прозвучало в ответ. – Меня же называйте другом Каллипиги. Но надо идти. И надо спешить!

– Куда? – спросил Ковригин.

Жестом руки командора Ковригину было предложено поспешать в западном направлении. Имея в виду проводником Солнце.

– Там – Эллада! – торжественно сообщил друг Каллипиги. – Она – недалеко!

«Неужели я не в Аягузе?» – растерялся Ковригин. А имелись поводы для сомнений. Аягуз проживал у северных отрогов хребта Тарбагатай чрезвычайно далеко от горы Олимп. Ковригин же провел некогда лишь часов пять в Аягузе. И то проездом. А выходило, что нынче его занесло чуть ли не к границам Греции. Попробуй-ка свяжись отсюда с Дувакиным или Антониной! Ковригин приуныл…

– Это где же тут Эллада? – спросил Ковригин на всякий случай. Интересоваться у друга Каллипиги, достойно и по контракту украшавшей Площадь Каменной Бабы в Синежтуре, отчего он вдруг оказался в путешествии вместе с ним, Ковригиным, не было сейчас смысла.

– А там, – махнул рукой спутник, – за горами… Жаркент… Там на рынке – грецкие орехи… Там – граница, и дальше Греция…

– Грецкие орехи – это серьёзно, – сказал Ковригин.

Он успокаивался. Значит, они всё же вблизи Аягуза. И если в Аягузе он был проездом, то в Жаркенте-Джаркенте, тогда – городе Панфилове, он провёл в командировке неделю. В Жаркенте, южней Джунгарских ворот, климат был теплее, созревал виноград, годный для напитков Диониса, а на базаре Ковригин действительно покупал грецкие орехи, вроде бы в окрестностях Жаркента зеленели ореховые рощи. И граница имелась. Но только не с Грецией. А с Китаем. И жили за границей не греки, а китайцы и уйгуры.

Высказывать вслух соображения по поводу китайцев Ковригин не стал. К чему расстраивать путника, направившегося в Элладу? А может, путник этот прекрасно знал географию южного Прииртышья, но по какой-то неведомой Ковригину причине ему обязательно следовало побывать в Жаркенте и закупить на восточном базаре грецких орехов. Жаркент так Жаркент, рассудил Ковригин. Тем более что там могли обнаружиться знакомые ему по памятной командировке люди, способные спонсировать его звонок в Москву. То есть для начала – хотя бы способные признать его человеком, достойным уважения, а не каким-либо мошенником или самозванцем… Однако… Ковригину вспомнились недавние слова друга Каллипиги: «И надо спешить!» А до Жаркента поболее сотни километров! Для скорохода со свирелью на боку – это и впрямь недалеко. Он и на полёты горазд, в этом Ковригин смог убедиться при взглядах на небо сквозь стекла иллюминатора в часы побега из Синежтура Елены Михайловны Хмелёвой. Но случался ли тот побег? Случался…

– Боюсь, что я, как спутник и пешеход, – сказал Ковригин, – очень быстро стану вам в тягость…

– Я приноровлюсь к вашему шагу, – сказал друг Каллипиги. – И уж, конечно, погонять вас не буду… Но идти надо… Ведь вы нуждаетесь в телефонном звонке…

– Нуждаюсь… – согласился Ковригин. – Но вдруг я услышу в трубке: «Пошёл в термы!»…

– Я вас не понял, – сказал эллин.

– Ну да, термы – это в Риме… – пробормотал Ковригин. – Нет, я произнёс нечто несущественное… Или нелепое… Надо промочить горло.

– Это справедливо! – было сказано. И в руках торопящегося в Жаркент тотчас появилась глиняная баклага и желтоватые куски сыра. Или брынзы.