Лягушки

Но тут зазвонил гостиничный телефон. А до установления побратимства оставалось минут сорок, и телевизор в номере был включён.

– Александр Андреевич, – услышал он, – это Острецов…

– Я узнал вас, Мстислав Фёдорович, – сказал Ковригин. – Я получил приглашение от вас.

– Вы не откажетесь посетить меня?

– Нет. Не откажусь.

– Тогда я попросил бы вас не откладывать визит ко мне.

– Что ж тут откладывать-то? – сказал Ковригин. – Служба принца Флоризеля в котелках всё равно бы доставила меня в ваши хоромы. Дело известное.

– Вы ошибаетесь, Александр Андреевич, – сказал Острецов, – к тому же сегодня, с момента, как Елена Михайловна оказалась в хоромах, моё мнение о вас изменилось. Сейчас я отправлюсь на приём у городского Головы, вы уже, наверное, сидите у телевизора, долго там не задержусь, если только не возникнут контакты с китайскими бизнесменами, но всё равно через два часа пришлю за вами машину.

– Обоз, – сказал Ковригин.

– Обоз? Какой обоз? Ах, ну да… Я вас понял… Приглашать ли мне на ужин Наталью Борисовну Свиридову?

– Она не знает, что я в городе. И я не хотел бы, чтобы она сегодня узнала об этом.

– Буду иметь в виду, – сказал Острецов. – Да её и вряд ли отпустят с приёма у Михеева.

– Важно вот что, – сказал Ковригин. – В городе сейчас Блинов. Он зол и опасен и для Хмелёвой, и для Свиридовой. К тому же вооружён. Где он проживает и чем занимается, вы сами узнаете. По-моему, его делам способствует именно городской Голова. Видимо, не бескорыстно. А потому Блинов может оказаться на побратимском приёме. Всё. Иначе вы опоздаете.

– Вы меня озадачили, – взволнованно произнёс Острецов. – Еду.

На этом телефонная связь прекратилась.

Тут Ковригин понял, что сам себя перепугал. А вдруг и на самом деле на приёме появится Абдалла Аладдин Блинов и по дурости, а также из любви к эффектам, возьмёт да и застрелит ненавистную ему Свиридову, подтвердившую на фуршете авторство Ковригина, или хотя бы выстрелит в её сторону.

Оставалось надеяться на разумные действия влиятельного человека Острецова.

Но благоразумно ли поступал сейчас сам Ковригин? То-то и оно! Однако отказываться от визита к Острецову, где его мог ждать капкан, было бы теперь смешно. Впрочем, в тревогах и страхах его произошла трансформация, нынче вроде бы неуместная. Свиридова и вправду в окружении китайцев, да и Острецов вряд ли решится карать, даже если он, по убеждению комика Пантюхова, и есть Чудовище с Аленькими цветами. Страшить же – до душевной тоски! – Ковригина начало вот что. Вдруг – без всяких на то причин! – случится какая-нибудь глупость и не даст ему дописать «Записки Лобастова»! Каждый раз, когда он заканчивал долговременную работу (впрочем, это бывало не часто), его посещала эта дурь – страхи, что он не сможет дописать концевые главы или что сцены, с самым существенным, не попадут на бумагу и не будут открыты людям. Нынче же эти страхи были особенные – «Записки Лобастова» стали казаться ему сочинением художественно-убедительным, ему было интересно писать их, он выводил строки для самого себя и в отказе от гонорара был искренен. Получал удовольствие, а ему за него ещё и деньги совали…

«Психоз старого мерина… Такая натура и такая профессия, – сказал себе Ковригин. – Господи, помоги мне грешному…»

Постучали в дверь. Коридорный, извинившись и сославшись на решение администрации знакомить гостей с деловыми перспективами города, вручил Ковригину пакет с рекламными буклетами.

– Тем более что шейх тоже гость нашей гостиницы, – сказал коридорный.

– У него же шатёр! – удивился Ковригин.

– В шатре он проживает, – сказал коридорный, – а офис его фирмы временно расположен у нас на втором этаже.

– Ну, спасибо… – пробормотал Ковригин.

– Что же у вас звук пропал? – удивился коридорный. – Церемония начинается, а у вас звук пропал.