Лягушки

– Среди прочего, по материнской линии он из рода Турищевых-Шереметевых. Якобы имеет доказательства. Полагаю, будет нынче в театре. Да! – будто бы только что вспомнилось Белозёрову. – Банкет и приём випгостей устраивают сегодня в Журине. Пофуршетят после спектакля в театре, а потом сливки отвезут в Журино. Там ночь с фейерверками.

– Отвезут в каретах или на танках? – спросил Ковригин. – Или на подводах?

– Шутить изволите, молодой человек! Хотя Острецову позволительны и кареты, и танки. Но я-то вспомнил о приеме из расположения к вам. Вы понравились моим барышням. Было бы неплохо, если бы вы подошли к ним в антракте… А вот в обоз к Журину пристроить я вас не смогу. Хоть вы из Москвы и с удостоверением…

– Естественно, я же зритель из «уголочка»…

– Можно сказать и так…

Куранты буфетных башен устроили перезвон. Пооткрывались черные, точно печные, дверцы, из них повыскакивали неведомые Ковригину зверушки (ящерки? или тритонлягуши? – мелькнула мысль), произвели ласковые теноровые звуки и скрылись в своих дуплах.

– Приглашают в зал? – спросил Ковригин.

– Нет. До звонков ещё пятнадцать минут, – сказал Белозёров и встал. – Спасибо за компанию. А у меня как раз на эти пятнадцать минут дело. Вы уж подойдите в антракте к моим барышням-сударыням. Одна из них – Вера, другая – Долли.

– Я помню, – кивнул Ковригин.

А сам думал: что это за зверушки такие вместо кукушек или, скажем, здешних певчих птиц проживают в башенных дуплах? Или в дуплах вообще? Обслуживали куранты явно не белки. А что делать на деревьях ящеркам или тритонлягушу? И тут до него дошло, откуда вдруг возникла в нём странная фамилия – Древеснова. Из словосочетания, из зоологического понятия – «древесная лягушка». В одной из южных стран – Пипа. А Древеснова, о коей он не знал и не ведал, – Полина Петровна. П. П. Фу ты! Опять! Кто о чём, а вшивый… Кроме глупости и игр воображения, свойственных ему, фантазёру с детсадовских лет, могло произойти сейчас столь неприятное ему упрощение классификатора: впихивание реальной, единственной женщины (если Древеснова, конечно, существует) с её единственной судьбой в клетки системы, на манер системы химических элементов. Да мало ли какие чудесные и чудные прозвища с фамилиями изобретали у нас на Руси, и на Руси Великой, и на Руси Малой, и на Руси Белой! Да что изобретали! Метким цветным словом высвечивали суть человека.

А он сразу – Пипа Древесная!

Да и вообще, какая смысловая связь между его нелепым намерением («Только отвяжитесь!») ставить на Древеснову и существованием неведомой ему актёрки?

Таинственные подсказчики, что ли, завелись в его жизни?

Что же он тогда за человек, если будет слушать чьи-то подсказки?

«Всё, – решил Ковригин. – Напьюсь сегодня в „Лягушках“, сыграю там в шахматы и, коли не попаду в трясину, закажу факел и призрак Марины Мнишек!»

И опять пожелал взглянуть на Хмелёву с Ярославцевой. А вдруг успели украсить стену и фотографией Древесновой П. П.?

Но приступил к исполнению предупредительный звонок.

Однако помешал Ковригину поглазеть на фотографии не звонок, а Николай Макарович Белозёров. Пятнадцатиминутное дело Белозёровым, видимо, не было завершено и пригнало его в буфет к Ковригину. Белозёров был взбудоражен, а дышал так, будто вознёсся не на второй этаж, а на сто седьмой. К удивлению Ковригина, приблизились к буфету и барышни-сударыни Мамина-Сибиряка, одна с собственными рыжими ресницами – Вера, вторая с клееными синими – Долли. Ковригин пригласил дам за столик, но Белозёров жестким жестом указал им место: постойте в отдалении. Дамы, похоже, не обиделись, а на Ковригина смотрели с полуоткрытыми ртами и азартом любопытства.

– В триста семнадцатом номере «Слоистого малахита», – сказал Белозёров, – никакой Василий Караваев не проживает.

– А кто же проживает? – спросил Ковригин.

– Александр Андреевич Ковригин, – строго сказал Белозёров.

– И что?

– Но вы же говорили, что… – начал Белозёров.

– Говорил, – сказал Ковригин. – И говорил правду. И я ни разу не называл себя Василием Караваевым. Я лишь согласился с тем, что Васенькой Караваевым я существую в представлениях одной моей знакомой. Для неё одинаково, что каравай, что коврига…

Белозёров сидел молча, соображал, шевелил губами. А Вера с Долли, похоже, читали смыслы и по шевелению его губ. И какие-то деловые соображения, пока противоречивые, чувствовал Ковригин, а с ними – и сюжеты возможных затей бродили в Белозёрове, будоражили его.

– Предположим, всё так, – сказал Белозёров. – Тогда получается странное совпадение.

– Какое совпадение? – спросил Ковригин. – И в чём его странность?

– Автор «Маринкиной башни», – сказал Белозёров, – Александр Андреевич Ковригин. Вот вам и совпадение. А странность в том, что автор приехать к нам практически не смог бы.

– Это почему же? – спросил Ковригин.

– А потому, что он покойник! – воскликнул Белозёров. Но тут же заговорил полушёпотом: – Царство ему небесное.

– Вот тебе раз, – растерялся Ковригин. – Неприятность-то какая!