Лиарха

Если его не станет, моя пустота станет абсолютной.

Поэтому сейчас я просто мысленно повторяю ставшие для меня каким-то заклинанием слова, снова и снова. Снова и снова.

Собираю силу воды, дрожащую на пальцах, и возвращаю ему.

Капли вихрями оседают на его пересохшей коже, отказываясь впитываться, стекая на землю, но я продолжаю. Если воду можно забрать, ее же можно вернуть, верно? Не может быть, чтобы было нельзя, просто не может быть!

Я понимаю, что у меня ничего не выходит, когда он закрывает глаза.

И когда вода на моих щеках становится слишком соленой и слишком горячей. Его сердце… Я вообще его не слышу, не чувствую ни одного удара в руки. Даже когда в моих ладонях собирается сила, которую я чувствую, как себя. Я готова отдать ему ее всю, всю до капельки, только чтобы он жил, пальцы дрожат, когда я расстегиваю на нем грубую ткань, а потом в них ударяет дикой болью.

Дикой болью ударяет прикосновение к его обнаженной коже, вокруг нас собирается облако брызг, а от влажности даже дышать становится тяжело. Я пропускаю ее через себя, отдавая ему без остатка, несмотря на то, что неведомый мне огонь обжигает руки уже по запястье, а из-под моих ладоней на его груди распускается красный цветок.

Который неожиданно сменяется голубым сиянием. Все то, что клубилось вокруг, во мне, над нами, врезается в него сквозь меня. В него, в меня, в нас, и удар сердца под моими ладонями будто подбрасывает над землей.

Я не верю своим глазам, когда его кожа вновь становится нормальной, а с губ срывается глубокий вдох.

— Осторожнее!

Этот крик раздается совсем рядом.

Лайтнер успевает открыть глаза, я — вскинуть голову, когда ночь разрывает вспышка выстрела. Занесенная над нами водная плеть рассыпается брызгами, а женщина, чудом не убившая нас, сейчас такая же, как мы все, из плоти и крови, качается и оседает на землю. Я успеваю только заметить, как парень в очках с абсолютно зверским выражением лица опускает оружие, а потом к нам бросаются все. Кто-то зовет его по имени, кто-то меня, кто-то даже касается моего плеча, кажется, спрашивает, как я.

В этом шуме я слышу только его дыхание и его голос.

— Хидрец, — хрипит он. — Столько лет катался, но только сейчас понял, что чувствует доска.

Все смеются.

Кроме меня. Все, что я чувствую сейчас, это: с ним все в порядке.

Я все еще не понимаю, что это значит, это странное чувство, но мне и не надо это понимать. Я опускаюсь прямо в воду, глядя в незнакомые лица склоняющихся над нами, и над ними выхватываю взглядом кусочек неба.

Бесконечного, какой могла бы быть моя пустота.

И какой она уже никогда не станет.

Глава 41. Лиархи и въерхи

Лайтнер К’ярд

За последние сутки я столько раз был на волосок от смерти, что уже сбился со счета. Не день, а аттракцион «Останься в живых»! Казалось мне мало переломаться на скалах или развернуть гигантскую волну, я подставился под удар Карринг, которая решила буквально выжать из меня всю воду. И выжала бы, если бы не моя Вирна!

Я соскребаю себя с земли, мокрый, как едх, и до едха счастливый. Игнорирую всех и вся, сгребаю в охапку девушку, ради которой можно и умереть, но совершенно точно ради которой хочется жить, прижимаю ее к груди.

— Синеглазка, — шепчу хрипло. С горлом у меня все в порядке, по крайней мере, по сравнению с тем, как я чувствовал себя пару минут назад, сейчас все замечательно. Просто у меня нет слов, чтобы передать все, что я чувствую к ней. Безумную нежность или любовь за гранью. Все это у меня получается вложить в короткое: — Вирна.

Даже не сразу улавливаю, что она не обнимает меня в ответ, но, конечно же, я замечаю, когда она отстраняется, высвобождаясь из объятий.

— Это действительно мое имя? — спрашивает она.

— Что? — у меня вырывается смешок. — Каким оно может быть еще?

Мэйс хмурится, всматривается в мое лицо, будто изучая заново. Наверное, я выгляжу так же, пытаюсь запомнить, впитать в себя каждую ее черту, каждый взгляд, каждый вдох.

— Я не знаю. Я ничего не помню.

— В смысле, не помнишь? Что именно не помнишь?

— Ничего не помню, — качает она головой. — Я не помню тебя.

Мне кажется, она шутит, но Вирна не спешит смеяться, воскликнув: «Попался!» Мэйс продолжает меня рассматривать, как рассматривают незнакомцев при первой встрече.

— Ничего не понимаю, — я холодею. — Как меня зовут?

— Лайтнер, — выдыхает она, и, прежде чем я успеваю обрадоваться, указывает на Хара: — Так он тебя назвал. И она тоже.

Вирна старается не смотреть на валяющуюся на развороченной земле Дженну Карринг. Которая уже совершенно точно не поднимется. Родрес достал ее, потому что Карринг снова приняла человеческую форму — после того, как Вирна вышвырнула ее из водного вихря. Мне еще повезло, что Дженна провалялась без сознания, пока Вирна меня вытаскивала.

— Этого не может быть, — говорю скорее для себя, чем для нее. Подаюсь вперед: — Ты не помнишь меня? Не помнишь, что мы чувствуем друг к другу? Ничего ко мне не чувствуешь?

— Чувствую, — повторяет она и смотрит на мои ладони на своих плечах: сначала на одну, потом на другую. — Я рада, что ты жив.