Либерализм как слово и символ. Борьба за либеральный бренд в США

По предположению «Таймс», существовало две главные причины, по которым политики так легко отказались от идеи третьей партии: одна причина была связана с историей, а другая — что весьма любопытно — со словами-ярлыками. Во-первых, рассуждала газета, политики помнили, что прогрессистские партии Тедди Рузвельта и Роберта Лафоллета потерпели крах; а во-вторых, политики осознавали, что «их принципы лучше продвигаются, оставаясь связанными со старыми партийными именами и партийными организациями, даже когда эти принципы противоположны всему тому, что отстаивает их партия»220.

Хотя либерализм пока не играл важной роли в американском политическом контексте, рассмотренные две попытки создания третьей партии подготовили почву для нового символа — и помогли затуманить его значение. Участники первой группы, «Людей сорок восьмого», называя себя либералами, породили лишь путаницу в отношении этого термина. Первоначальные «Люди сорок восьмого» представляли собой изгнанную <из Германии> группу немецких либералов, которые приехали в США и продолжили здесь свою полемику с католическими группами221. Новые «Люди сорок восьмого», несомненно, были их интеллектуальными наследниками. Большая часть членов этой организации, по свидетельству их секретаря, являлись бизнесменами или лицами свободных профессий222, которые выступали помимо прочего за уменьшение президентских полномочий в сфере международных отношений, за ограничение права Верховного суда объявлять законы не соответствующими Конституции, за общественную собственность на транспорте и за «действительное восстановление конституционных прав на свободу печати, свободу слова и публичных собраний»223.

Судя по действиям «Людей сорок восьмого», смысл, который они вкладывали в слово «либеральный», существенно отличался от либерализма партии Чёрча. Либералы Чёрча, будучи, по большей части, бизнесменами-республиканцами, не были интеллектуальными наследниками немцев-иммигрантов. Сам Чёрч тоже был активным республиканцем224, и председатель исполнительного комитета Ассоциации за отмену сухого закона225 Пьер Дюпон одобрил предложение Чёрча о создании новой Либеральной партии226. Среди приблизительно 100 человек, присутствовавших на собрании в Нью-Йорке, на котором было выдвинуто предложение о создании Либеральной партии, были «промышленные магнаты, президенты железнодорожных компаний, преподаватели колледжей, руководители пароходных компаний, представители банковского бизнеса и торговли»227. В программе этой Либеральной партии, весьма несхожей с программой «Людей сорок восьмого», много места было отведено критике антиалкогольной поправки, пуританских законов228 и «тех эгоистических фанатиков, которые оставляют свои унылые кафедры и идут в Вашингтон и в столицы штатов требовать законов, контролирующих поведение их коллег»229, Когда обе группы (и «Люди сорок восьмого», и бизнесмены — противники сухого закона) предъявили свои права на привлекательный символ «либерализм», это в конечном итоге должно было способствовать и тому, чтобы это слово вошло в употребление, и тому, чтобы значение этого слова стало менее ясным.

Можно предположить, что если «либерал» представляет собой выигрышный политический символ и что если политики осознавали преимущество владения этим символом, то были люди, которые возражали против попыток экспроприировать это слово теми организациями, о которых мы только что говорили. Дискуссия, которая могла бы завязаться в этом случае, скорее всего получилась бы недостаточно массовой, поскольку организации эти были маленькими и недостаточно значимыми. Дискуссия, имевшая место в реальной действительности, такой и оказалась.

Одним из выдающихся защитников собственной модели либерализма был доктор Николас Батлер, занимавший в 1920-е годы пост президента Колумбийского университета. Его политическую философию нелегко изложить в одном абзаце, но справедливости ради надо заметить, что сегодня многие из его убеждений мы сочли бы консервативными. Рексфорд Тагвелл, учившийся в Колумбийском университете в период президентства Батлера, назвал его «образцом реакции». Тагвелл вспоминал:

«Мы перестали серьезно воспринимать президента нашего университета, когда он начал ежегодно торжественно заявлять о своем несогласии с поправкой о детском труде230. Кроме того, мы постоянно помнили о жестокости, проявленной им в отношении таких выдающихся членов факультета, как Бирд, Дана и Кэттел, когда они отказались присоединиться к академическому гусиному шагу во время Первой мировой войны…231