Либерализм как слово и символ. Борьба за либеральный бренд в США

Рузвельт интуитивно выбрал последнее — завладеть словом «либеральный» и характеризовать свои программы с помощью этого термина. Мы никогда точно не узнаем, почему он выбрал конкретно это слово-символ. Тагвелл вспоминал, как однажды он спросил Рузвельта о том, что именно побудило его начать пользоваться словом «либеральный», однако Рузвельт не ответил ему, хотя «рассмеялся и спросил, а так ли это важно?»283. Возможно, Рузвельт не ответил потому, что либеральный символ он выбрал безотчетно, так же как и термин «Новый курс». Как полагает Реймонд Моли, «использование этого термина в то время не предварялось обдумыванием или точным расчетом». «Я говорю достаточно уверенно, — добавляет Моли, — потому что я собрал и возглавил группу, от которой зависела стратегия избирательной кампании Рузвельта 1932 г., и мы работали с ним бок о бок в 1933 г., когда его программы были сформулированы и представлены Конгрессу»284.

Нет ничего неожиданного в том, что для самоидентификации Рузвельт воспользовался словом «либеральный», ведь он, скорее всего, читал «Нью рипаблик» и уяснил, в каком смысле в этом журнале употребляли слова «либеральный» и «консервативный». Он, вероятно, знал, что данный символ используется отдельными сторонниками реформирования общества.

Рузвельт пользовался этим термином и до Нового курса, но не пытался присвоить его. Еще в 1919 г., выступая на банкете Национального комитета Демократической партии, он говорил о «консерватизме, привилегиях и деструктивном духе партийности, с одной стороны, и о либерализме, здоровом идеализме и прогрессе — с другой»285. Однако он не популяризировал дихотомию «либеральный—консервативный»; мы обнаруживаем, что и в 1931 г. Рузвельт подчас противопоставлял консервативных политиков и консервативные представления прогрессистским (но не либеральным!) политикам и представлениям286. Очевидно, Рузвельт начал популяризировать либерально-консервативную дихотомию не ранее 1932 г.

Интуитивно почувствовать потребность в символе, который позволил бы ему заниматься неустанным смелым экспериментированием, было совершенно в духе Рузвельта. Видимо, так же интуитивно он уловил и то, о чем я писал в главе 2: «либеральный» — это, в сущности, выигрышный термин для политика, готового его принять; этот символ вызывает положительные ассоциации и соответствует долгосрочным тенденциям современности.

Вероятно, главной причиной, по которой ФДР выбрал термин «либеральный», было то, что он разделял доктрину британской Либеральной партии. Как мы видели, и либеральные республиканцы в 1872 г., и «Нью рипаблик» в 1916 г. присматривались к британским образцам. Очевидно, Рузвельт следовал этой же традиции. Реймонд Моли пишет: «возможно, оно [слово «Ли- беральный»] стало использоваться потому, что мы почувствовали: доктрина, которую мы разделяли, довольно близка к доктрине Либеральной партии в Англии — партии Гладстона и Ллойд Джорджа»287.

Мы уже видели, что в Англии правительства Кэмпбелла-Баннермана и Асквита приняли законы, послужившие образцами для некоторых законодательных актов Нового курса. Мы видели также, что в период Нового курса Кейнс воспринимал британскую Либеральную партию как «золотую середину» в отношении контроля над экономическими силами и управления ими. Рузвельт и многие из его советников также рассматривали свою доктрину как некий средний путь; у них были те же представления, что и у Кейнса288.

Рузвельту требовался средний путь, и он ясно охарактеризовал его: «Средний курс — процитирую то, что сказал раньше, — “лишь чуть-чуть левее центра”»289. Подобно английским либералам, все члены «мозгового треста» отвергали принцип laissez faire, стремление к разделению трестов на части, социализм. Они одобряли различные формы взаимодействия предпринимателей и государства и считали, что никакой элемент в обществе не должен иметь преобладающую власть290.

Если представить себе Рузвельта в Англии, нам легче было бы оценить сходство его доктрины с доктриной британских либералов. Луис Харц задается вопросом: «Что он сказал бы, будь американская Социалистическая партия английской Лейбористской партией…? Ясно, что в таких обстоятельствах Рузвельт, конечно, говорил бы весьма странным языком. Он бы защищал частную собственность, ополчался на излишнюю “бюрократию”, критиковал утопический настрой в политике. Выступив в поддержку TVA, SEC и HOLC291, он тут же принялся бы смягчать свою веру в государство, нападая на более широкий радикализм, разворачивавший его влево. Иными словами, вместо того чтобы быть “радикалом”, он был бы наполовину радикалом, наполовину консерватором, и это именно та неудачная позиция, какую поневоле пришлось занять либеральным реформаторам Европы. Он уже не повел бы за собой молодежь с ее юношеским задором — его вполне можно было бы счесть усталым человеком, не сумевшим принять решение; либералом, который пытался порвать с Адамом Смитом, но так и не смог этого сделать»292.