Либерализм как слово и символ. Борьба за либеральный бренд в США

Хотя Гувер всегда утверждал, что он — истинный либерал, к моменту выборов 1936 г. образованная часть общества, вероятно, в целом согласилась с тем, что новое слово-символ «либеральный» должно применяться к новой политике Рузвельта, выходившей далеко за рамки американской традиции (пусть даже спор о термине продолжался примерно до 1940 г.). Поскольку слово «либеральный» относилось к экспериментированию Рузвельта, которое привело к его доктрине позитивных действий государства, эта политическая этикетка и в наши дни остается все еще часто используемым символом. Вместе с тем, поскольку понятие «Новый курс» ассоциировалось не с политикой Рузвельта, а с его президентством, этот термин больше не является важным.

Начиная с 1936 г. некоторые консерваторы стали признавать, что Рузвельт завладел словом «либеральный», и соглашались называть свою политическую позицию «консервативной». В 1937 г. на какое-то время показалось, что этой тенденции воспрепятствует план преобразования Верховного суда, однако в действительности он лишь способствовал ее продолжению, так как предложение Рузвельта о реформе Верховного суда сделало либерализм Нового курса еще более сомнительным в глазах консерваторов. После провала плана преобразования суда эта тенденция продолжилась, и некоторые консерваторы начали более охотно применять к себе наименование «консерватор».

К 1940 г. для подавляющего большинства американцев споры о термине фактически закончились. Общественность в целом согласилась с тем, что принципы Рузвельта должны называться либеральными, а принципы Гувера правильно именовать консервативными. Но так как термин «либеральный» все более тесно ассоциировался с принципами Нового курса и Справедливого курса, эта политическая этикетка стала менее привлекательной, потеряв часть заключенной в ней силы. Признав тот факт, что их оппонентов называют либералами, консерваторы умерили свои старания завоевать слово «либеральный» и вместо этого направили критику на главные принципы либералов.

Так, например, в начале 1949 г. «Нью-Йорк геральд трибюн» попросила читателей прислать свои определения понятия «либерал». Ответы были самыми разными, от «либерал — это тот, кто хочет, чтобы кто-то другой материально поддерживал его, принимал за него решения… защищал его от тех, кто возложил бы ответственность на него самого» до «либерал — это человек, который вечно получает разом тычки в зубы от коммунистов и пинки под зад от Национальной ассоциации промышленников». Хотя подавляющее большинство по-прежнему считало это наименование знаком достоинства, некоторые находили такой ярлык уничижительным385. Итак, хотя, вообще говоря, владение словом «либеральный» все еще давало политические преимущества, твердые консерваторы уже были в состоянии отказаться от этого унизительного, на их взгляд, обозначения.

Позднее, во время президентства Дуайта Эйзенхауэра, тенденция, о которой идет речь, продолжилась, ибо он «советовал нам не бояться слова “консервативный”». Однако он все еще пытался ослабить влияние символа «либеральный» и, по словам Джеймса Протро, занимался «безрезультатным (несмотря на помощь самых квалифицированных в стране специалистов по рекламе) поиском подходящей формулы для характеристики своей официальной доктрины, — при этом “прогрессивная умеренность” заменялась столь же двусмысленным “динамичным консерватизмом”, что отражало, мягко говоря, определенное беспокойство о том, как сохранить привлекательность республиканской идеологии гуверовского типа»386.

Хотя в годы правления Эйзенхауэра консерваторы отвергали термин «либеральный», они понимали, что «консервативному» ярлыку недостает притягательной силы, присущей «либеральному». Даже Барри Голдуотер, человек, гордившийся своим консерватизмом, выказал неудовлетворенность тем, что консерваторы не зовутся либералами. В 1963 г., обращаясь к полной энтузиазма аудитории, состоящей из членов организации «Молодые республиканцы за свободу», он обвинял: «Молодежь Америки уже тошнит от обмана, творящегося в последние тридцать лет под маской либерализма». Дальше в этой речи он добавил: «Современный либерализм — всего лишь нечто вроде трупного окоченения. Старый, почтенный, порой возвышенный либерализм, существовавший пятьдесят лет назад, ушел навсегда»387.

Действительно, гуверовское понимание либерализма, очевидно, навсегда ушло в прошлое, во всяком случае для широкой публики. Лучшее, что могли сделать консерваторы, — это попытаться популяризировать свою собственную марку. Эйзенхауэр и особенно Голдуотер так и поступали. Деловое сообщество, представленное журналом «Форчун», тоже осознало необходимость придать более позитивный смысл термину «консерватизм». Д. Маккорд Райт рассуждал:

«Одна из наиболее важных истин жизни состоит в том, что роза под другим названием пахнет не так приятно. Пора прояснить наши наименования.