Борис Дубин:
По-моему, никаких осмысленных споров о либерализме и антилиберализме сегодня в России нет или уже нет, во всяком случае, я их не слышу. Есть шум, склока, провокация, скандал. Возможность что-то серьезно обсуждать в этой атмосфере, в общем, нулевая. Это первое.
Второе. Весь этот шум происходит в достаточно замкнутой среде, а если и выходит за ее пределы, то далеко не распространяется. Эта «узкая» среда включает в себя Москву, в гораздо меньшей степени Петербург плюс три-четыре крупнейших города, но там самостоятельных трибун почти нет, все равно приходится «кричать» через Москву.
Третье. Процесс, происходивший в последние годы с людьми, которые называли себя либералами, или с теми, кто раньше называл себя интеллигенцией, – это процесс разложения и распада. Эти люди не продуцируют новых идей, новых принципов, новых взглядов на мир, которые, с одной стороны, по-настоящему занимали бы их самих, а с другой – провоцировали бы окружающих на развитие, оппонирование или сколько-нибудь осмысленную систематическую деятельность по отношению к ним. Надо признать: бóльшая часть того, что совершается, – это демонстративные жесты в отсутствие идей и слов.
Жесты можно описывать, этим занимаются этология и проксемика, на жесты можно отвечать – опять-таки жестами. Но я бы призвал отличать от этой демонстративной жестикуляции вполне реальную, хотя чаще всего не демонстрируемую адаптацию. Это совсем другой процесс. И люди, которые публично клянутся, что они-де не либералы, прекрасно пользуются достижениями либерально-буржуазной цивилизации, начиная с массмедиа. Впрочем, ничего удивительного тут нет, ведь и 11 сентября башни в Нью-Йорке рушили не кремневыми ножами… Соединение либеральных благ с антилиберальной позой – вещь более чем распространенная в сегодняшнем постмодерном мире.
Однако я знаю, что такое либерализм в экономике, что такое либерализм в политике, но мне не очень понятно, что такое либерализм в литературе. Литература, по крайней мере русская, не всегда дружила с этим понятием. Когда Толстой говорил Тургеневу про его «либеральные ляжки», наверное, он имел в виду что-то малосимпатичное. А Блок, тот и прямо признавался: «Я поэт, следовательно не либерал» (что из этого воспоследовало для Блока, его круга и общества в целом, напоминать не стану).
Иными словами, если и можно говорить о работе либеральной мысли в российском интеллектуальном сообществе, то лишь с самыми серьезными оговорками. Между тем в других пространствах и временах такая работа – в сходных посттоталитарных обстоятельствах – оказалась возможной и продемонстрировала свою эффективность. Приведу лишь два примера иных подходов к осмыслению того, что в стране и в обществе происходит, что их может ожидать и каковы в этом смысле задачи интеллектуалов.
Один пример – послевоенная Германия. Другой – Польша после 1989 года.
И в части литературы, и в части гуманитарной аналитики, и в части социологии, и в части газетно-журнальной политической публицистики продуктивность интеллектуального слоя в этих странах, его способность вырабатывать собственные, действительно новые взгляды, которые позволяют понять, что происходило со страной, кто несет за это ответственность, как всем вместе и каждому в отдельности к этому относиться и как из этого выходить, являются для меня образцом. Ничего хотя бы отдаленно похожего в своем отечестве я за последние пятнадцать лет не вижу.
На мой взгляд, все дело в особенностях этого слоя, к которому мы все, здесь собравшиеся, принадлежим и по образованию, и по самоопределению. Даже если мы предпринимаем попытки дистанцироваться от него, соотносимся мы все равно именно с ним. Как сложился этот слой и каким пришел к 1985 году, как он жил после и в каком состоянии находится сейчас – вот это стоило бы обсуждать. А выкидывать друг другу таблички «Я либерал» или «Я не либерал», по-моему, смешно.
И последнее. Мне кажется симптоматичным и даже по-своему симпатичным переход массового читателя в России середины 1990-х годов (который о стычках либералов с антилибералами по большей части и думать не думает) от мужского «крутого боевика» к «женскому детективу». Сегодня автор и протагонист детектива – женщина, и, может быть, это означает, в частности, что на его страницах скорее всего не будет не только демонстративной чернухи и неприкрытой агрессии, но и оголтело антилиберальных символов и взглядов. Может быть, там не будет ярких либеральных идей, но броских антилиберальных штампов не будет уж точно – в отличие, например, от ходких романов Бушкова.