Лев Гудков:
Я почти полностью согласен со всем, что сказал Петр Мостовой. Это очень важно. Действительно, практически ничего из сферы анализа человеческого материала, целеполагания не делается, никто не озабочен точностью формулировок. Это не интересует ни литераторов, ни критиков. Критики мне вообще напоминают этаких литературных канареек, которые столбят свой кормовой участок и заняты только звуком собственного голоса.Сегодня спор идет о словах, о символах, не более того. О флажках. Проблемы-то никто не разбирает. Я бы хотел предложить совершенно другой угол зрения.
Если судить по тому, как распространяется литература, то вектор силы, которая влияет на литературный процесс, направлен от массы к интеллигенции. Тон задает именно масса. А интеллигенция продолжает рассуждать о словах, символах, флажках…
Когда книжки передают из рук в руки – это другой тип распространения литературы, это другой тип культурного процесса. Сегодня речь идет не просто о сокращении тиражей и сокращении аудитории, а о падении авторитета интеллигенции. Она не в состоянии ни интерпретировать настоящее, ни предложить новые моральные авторитеты и ценности, ни даже проанализировать то, что происходит.
Владимир Маканин:
Так много раз произносились слова «либеральный», «антилиберальный», что с какого-то момента они у меня стали путаться. Мне представилось, что если бы мы собрались как антилибералы и говорили об антилиберальном проекте, то, по всей вероятности, говорили бы то же самое. Я пришел чуть раньше и попал на какое-то другое заседание, перепутал двери. Постоял, послушал. Когда все-таки спросил: «Это „Либеральный проект“?» – то услышал: «Что-о-о?» А между тем разговоры были те же самые.
Редактор одного маленького журнальчика недавно очень серьезно сказал мне, что отклонил рукопись некоего молодого человека потому, что тот процитировал Маяковского. Можно ли такое отношение назвать либеральным? Наталья Иванова, всеми уважаемый критик, тоже как-то мне сказала, что они печатают только «наших». Либерал, как я понимаю, допускает и одно и другое, а есть еще и третье, и десятое. Вместо этого мы занимаемся поиском отступников. Боремся за чистоту идей и отсеиваем тех, кто не вполне соответствует. Однако при этом не замечаем, что вытаптываем свое собственное поле. Я как раз считаю, что либеральная идея не нуждается в ограждении. И когда ты говоришь: он «не наш», – это антилиберально.Наталья Иванова:
Это совершенно не моя терминология: наши – не наши. Это идеология (и терминология) шестидесятников, Аллы Гербер например.Владимир Маканин:
Но то же самое и в большой политике. Не так давно Явлинский говорил, что не хочет объединяться, потому что ему «там» что-то не нравится. На мой взгляд, это тоже было отступничество – очень характерная черта нашей демократии, нашего либерализма. И я тогда подумал: что нас ждет?
Увидеть рядом с собой талант, признать его, на деле, а не на словах, – вот что трудно. Но если этого не произойдет, то я скажу вам, что случится через четыре года. Через четыре года, как только будет объявлен новый президент, партия власти тут же разделится на две большие группы: на тех, кто стоит ближе к креслу, и на тех, кто дальше от него. И они тоже будут друг другу противостоять. В российской либеральной идее есть очень ценный заряд, жаль, если он окажется пустым.