** указывает на то, что губерния вообще не была включена в таблицу Дубровского, поскольку, видимо, он рассматривает ее как часть Литвы, да и в любом случае в ней не было передельных наделов и общин. Данные о землеустройстве взяты из: L. owen, 87, и перегруппированы таким образом, чтобы показать распределение по регионам.
*** показывает, что из-за отсутствия данных о первоначальной распространенности передельных общин вычислить проценты невозможно. См.: Дубровский. С. 574.
**** означает, что у Оуэна нет соответствующих данных. Распределение губерний по регионам взято из: Maureen perrie, The Agrarian Policy of the Russian Socialist‑Revolutionary Party from Its Origin through the Revolution of 1905–1907 (1976), xii, только Ставропольскую губернию я из соображений удобства отнес к числу нижневолжских. Из соображений простоты и последовательности итоговые процентные показатели изменения формы землевладения и землеустройства взяты у Дубровского и Оуэна, соответственно. По колонкам 1, 2 и 3 итоговый процент рассчитан только по 40 губерниям. См.: Дубровский, С. 576. Данные Дубровского о землеустройстве (Дубровский, 246–247) довольно значительно отличаются от данных Оуэна. При этом данные в: Першин П. Н. Земельное устройство дореволюционной деревни. М. – Воронеж, 1928. С. 420–437 – близки к данным Оуэна, а не Дубровского. Причиной может быть то, что Дубровский включает данные о групповом землеустройстве. Дубровский (с. 204–207, 246–247) доказывает, что чем больше была изначальная раздробленность наделов, тем больше было землеустроительных работ, но поскольку у него процент землеустроенных наделов в центрально-черноземных и промышленных губерниях существенно выше, чем у Оуэна и Першина, можно заключить, что он, видимо, где-то ошибся, возможно, включил групповое землеустройство.
По большей части губернии, где активно шло изменение формы землевладения, были передовыми и в землеустроительных работах. Но есть и очевидные исключения. Самым поразительным является Центрально‐Черноземный район: если не считать Тульской губернии, которая по всем показателям занимает среднее место, в черноземных губерниях темп землеустройства отставал от темпа смены формы землевладения, и в нескольких случаях очень значительно (Орловская, Тамбовская и Воронежская губернии). Подобная же аномалия имела место в Калужской (Центрально‐Промышленный район) и Киевской (Правобережная Украина) губерниях. Есть примеры и противоположной аномалии, которая особенно сильно проявилась в Санкт‐Петербургской губернии, где прошло намного больше операций по землеустройству, чем по изменению формы землевладения. Непонятно, чем эти различия можно объяснить.
Там, где реформы шли в среднем успешнее, чем по стране в целом, проявилось, по‐видимому, действие двух следующих факторов: пример соседей и соседних районов и высокий уровень производства товарной продукции, а прежде всего – ориентация на международный рынок. Например, если говорить о смене формы землевладения, то доля хозяйств, решившихся на такое изменение, имеет тенденцию расти вместе с дроблением наследуемых наделов, существовавших в губернии до реформы[453]
. Так, в двух черноземных губерниях с очень высоким процентом изменений формы собственности, в Курской и Орловской, уже к началу реформы доля крестьянских хозяйств с наследуемыми наделами была намного выше средней (30,3 и 10,3 % соответственно), тогда как в других черноземных губерниях она была невелика (2,6 % в Рязанской, 3,0 % в Тамбовской и 1,4 % в Воронежской)[454]. (Тульская губерния по этому критерию выбивается из ряда – 14,7 % хозяйств с наследуемыми наделами до реформы, но при этом процент изменения формы землевладения только средний.) Аналогичным образом в двух губерниях, где доля наследуемых крестьянских наделов изначально была выше среднего, – Киевской (91 %) и Могилевской (19,5 %) – больше половины хозяйств из передельных общин перешли к личной наследуемой собственности.