Личные истины

С. Л. Франк обосновывает ту мысль, что монархия требует известного уровня духовного развития, какого наше время уже не имеет, и почти невозможна в условиях понижения этого уровня. Для ее существования нужна вера в божественное происхождение наших ценностей и установлений, в первую очередь – государственной власти. Я бы к этому добавил, что демократия, которая во всём видит только «учения и предания человеческие», способна существовать и в обществе с заметно пониженной нравственной (нравственное нераздельно с духовным) температурой; она даже сама понижает эту температуру, как до прихода к власти, так и после. Правда, способность демократии справляться с разобщенным и безверным обществом тоже небезгранична: начиная с известного предела, индивидуализм и релятивизм становятся шаткими опорами. «Свобода личности», в конце концов, хороша только до тех пор, пока эта личность сохраняет если не совесть, то трезвое представление о своих пределах и обязанностях. До этих пор «свобода» является, собственно говоря, только мерой благожелательного невмешательства в дела личности, которая и без того себе знает меру, сама для себя предел и закон. С исчезновением этой нравственно вменяемой личности, т. е. с появлением человека, воспитанного на неограниченности прав и отсутствии обязанностей, более того – полагающего саму идею «долга» преступной, положение меняется. Демократия уже не является достаточной уздой для этой «новой личности»; эта личность как нельзя более нуждается в воспитании – а воспитателей нет в запасе, и сама мысль о необходимости воспитания давно отброшена…

***

Вероятно, каждая эпоха упадка считает себя эпохой последнего подъема. Во всяком окончательном падении есть нечто роковое, а именно – неудержимость движения и ослеплённость увлекаемых им. В этом разница между простым понижением уровня и решительным обвалом. В первом случае есть и живые силы, и надежды, и способности – но нет им применения, и они ждут. Обвал, рок – когда живых сил, надежд и способностей нет, когда задача превосходит силы решающего. Рок – это падение, которого невозможно избежать, п. ч. те же движения крыльев, которые до сих пор приводили к подъему, теперь влекут вниз. Проклятие человека и человечества, надо заметить, состоит в том, что, достигнув целей, он продолжает их добиваться, и те же усилия, которые приближали к желанному, начинают от него удалять. Однажды достигнув, к достигнутому нужно терять вкус; вместо этого человек, в большинстве случаев, продолжает бесконечно желать. Как сказал бы старинный грек, «боги любят умеренность желаний». И неумеренно желающий имеет успех, спору нет, – но его успех есть только ступень, передышка перед провалом. «Погибели предшествует гордость, и падению – надменность», говорит Библия. Даже всего доброго и прекрасного можно достигнуть только один раз; желание достигнуть того же, но в удесятеренном размере наказывается неудачей.

***

В связи с упомянутой верой в осмысленность жизни можно и о другом сказать. Согласно господствующим в наше время взглядам, получается, что более высокая духовная организация (признак которой, в частности – убежденность в осмысленности и цельности бытия) говорит о низком, первобытном уровне развития. Любопытно, не правда ли? «Наши предки были убоги и неразвиты, поэтому могли иметь поэзию, философию, религию… Мы же преодолели всё это – и не имеем ничего». Как это соотносится с излюбленной мыслью современности, с верой в прогресс? Либо прогресс охватывает все стороны человеческого, и тогда это действительно достойное восхищения движение; либо прогресс есть всего лишь боковое развитие, разработка технических приемов, от которой духовное благополучие человечества не только не прибавляется, но – уж теперь это очевидно – на глазах убывает. Тогда, в этом последнем случае, «прогресс» есть род болезни, мощной и трудноостановимой, и все его признаки – неудержимость, быстрота и скорое распространение – из положительных переходят в отрицательные, т. к. это черты болезни. Опыт же нас несомненно учит, что «прогресс» означает угасание и умаление человеческого во всём. Где же в таком случае его место – среди благ или среди болезней? А больной… больному наши рассуждения не слышны. Напротив, слышите ли вы, как он гордо кричит: «Смотрите, как сильна моя болезнь! Смотрите, какой у меня неслыханный жар! Смотрите, как лихорадка трясет мое тело! Не было еще на свете болезни, подобной моей!..» Я шучу над опасно больным, может быть, умирающим, хотя мне предельно грустно.

***