Личные истины

Прежде страдали от недостатка; современное западное человечество, впервые в истории, страждет от избытка. Соблазн стяжательства был, конечно, и раньше, но пока приобретательство требовало большого труда, предприимчивости и удачи, даже в стяжателе оставалось место для известных достоинств: бодрости, упорства, целеустремленности… Стяжательство было всё же трудом, а трудящийся не остается без вознаграждения. Но с того времени, как приобретения сделались легче, всё изменилось. Вещи сами приходят и зовут: «Возьмите нас!» Если прежде речь шла о том, чтобы защитить свою душу от порока жадности, так сказать – внутреннего врага, то теперь нужно защищаться от потока вещей, которые всеми средствами, всеми уловками стараются вызвать к себе любовь, а это сети посильнее и покрепче прежних. Раньше человек выходил на жизненное поприще, ища себе трудов и неотделимых от этих трудов соблазнов – каких, зависело от того, что находил он в собственной душе. В утреннем тумане он выбирал путь, чтобы следовать по нему до конца… Теперь тот же человек остается в покое; он никуда не следует, никуда вообще не направляется (т. к. не верит, что вообще есть куда идти) – соблазны приходят к нему сами, как они когда-то приходили только к сильным мира сего. Как царям и князьям прежде, ему достаточно только протянуть руку и зачерпнуть. Но к царским соблазнам этому человеку недостает царственного величия. Он бросается в погоню за умело показанными ему благами… и бежит, пока хватает дыхания. Вещи стали слишком сильны. Человек эпохи демократии действительно сравнялся с царями – в смысле состоящих у него в услужении сил, внешних удобств и искушений. Однако цари повелевали, им же самим повелевают – вещи, силы которых не смог он преодолеть.

***

Последние несколько веков очень много пеклись об охранении «человеческого достоинства». Однако время показало, что «человеческое достоинство», взятое как цель, есть только шаг на пути к обособлению и гордости, и больше того – что идеал самодовлеющего «человеческого достоинства» и слаженная общественная жизнь как-то печально несовместимы, если не противоположны. «Человек должен уважать себя и быть безусловно уважаем». Но истинное самоуважение как раз не безусловно, не беспредельно; мы не только ценим себя лишь по заслугам, когда они есть, но и добровольно поступаемся самооценкой ради уважения или любви к другим. «Безусловное самоуважение», «безусловная ценность человеческой личности» – из этих прекрасных слов следует разрушительный вывод: что каждая личность хороша и достойна не в своем идеале, не в воображаемой высшей точке – но здесь и сейчас, и уже здесь и сейчас заслуживает безусловного уважения. Человека думали возвеличить, оказав ему почет не по заслугам, а на деле унизили как никогда, п. ч. внушили, что он «и так хорош». Такова правда. Идея «прав человека», «неотъемлемого достоинства» была, может быть, и хороша на высотах, но оказалась совершенно неприложима на земле.

***

Считается, что несколько столетий назад человечество освободилось от груза давних предрассудков. Даже если бы это было так – удивительно, как быстро оно обзавелось новыми бездоказательно принимаемыми истинами, среди которых – идея равенства. Как и многое другое в наследии революций, эта идея подлежит переоценке. Равенство было некогда удобнейшим химическим реактивом для разложения политического устройства старой Европы, для разнуздания масс. Все революции, не исключая и последней, русской, пускали в народ идею равенства только затем, чтобы разжечь пожар, и брали ее назад на следующий же день после победы. «Равенство» совершило ужасную подмену в человеческих отношениях. Если прежде задавались вопросом: «как поднять и очеловечить угнетенного заботами человека?», то в эпоху демократии вторая часть этого призыва – «очеловечить» – оказалась отброшена. «Поднять и внушить неколебимое довольство собой», это будет вернее. Вся нравственная сторона заботы об угнетенных отпала. Поднять из грубости до уровня высших? Зачем? Не лучше ли оставить в прежней грубости, но придать к ней досуг, самоуважение, почти неограниченную свободу?.. Вопрос о духовном совершенствовании той части рода людского, которой заботы не оставляли времени на иное развитие, кроме развития мышц – оказался подменен другим: об уравнении благосостояния независимо от уровня развития. Последствия известны. Мещанское счастьице разлилось по Европе, раскатилось за океан, а теперь насаждается и в России…

***