Личный враг Бога

Он осторожно перевернулся на бок, корявыми пальцами выковырнул из-за пояса подаренный Линой крохотный горшочек. Аккуратно поставил его на землю рядом с собой, асам сел. Мир покачнулся, закружился, потемнел. Туча черных мошек застила глаза. Глеб зажмурился, слушая, как бьется в груди загнанное сердце…

Мазь действительно помогла. Боль отступила, сознание прояснилось. Глеб осторожно встал на ноги и сразу же увидел друга.

Уот лежал в высокой траве, уткнувшись лицом в землю. Его поза была неестественна своей угловатой вывернутостью. «Ему неудобно, – подумал Глеб, но тотчас поправил себя: – Теперь ему все равно».

Он подошел к гоблину, твердо зная, что тот мертв. Но все же с какой-то затаенной надеждой приподнял невесомое тело – Аут был тяжелее, – перевернул его лицом к себе и двумя пальцами – указательным и средним – коснулся шеи, того места, где должна была пульсировать ниточка жизни… Должна была…

Ключицы и грудь Уота были залиты кровью, но Глеб, не боясь испачкаться, просто не думая об этом, крепко прижал тело друга к себе. И долго сидел так, тихо раскачиваясь и мыча что-то себе под нос, как будто баюкая заснувшего товарища.

А потом он словно очнулся. Встрепенулся, глянул на солнце, пытаясь определить, сколько прошло времени, далеко ли успели уйти убийцы. Увидел черные точки, что кружили высоко в небе, опустил голову, посмотрел на друга…

Долго, до самого вечера, Глеб копал могилу, разрыхляя чернозем наконечником копья и выгребая землю руками. Боль вернулась, но куда страшнее были навязчивые воспоминания. Он гнал их от себя, с остервенением вонзая копье в почву.

Когда яма была готова, он взял на руки легкое тело Уота и аккуратно опустил его в неглубокую могилу. Он усадил труп так, как это было принято у гоблинов – на корточки, лицом к закату, вложив в негнущиеся пальцы древко копья. Постояв некоторое время с опущенной головой, он закидал могилу землей и кровоточащими ладонями выровнял образовавшийся холмик. «Прах к праху», —еле слышно пробормотал он слова из своего мира и пошел прочь, все убыстряя шаг, словно желая убежать от преследующих воспоминаний.

Никогда, ни к кому он не относился так хорошо, как к этому Одноживущему гоблину. И сам же привел его к смерти… Или все было предопределено? Расписано заранее, запрограммировано, выверено? Стоит ли винить себя в смерти куска программного кода разумного существа?..

Когда солнце уже почти скрылось за холмами, Глеб вышел на дорогу. В пыли, среди старых следов подкованных лошадиных в. копыт и колес давно проехавшего обоза, он разглядел свежие отпечатки четырех пар башмаков. Люди, оставившие их, следовали на запад.

Он выгреб из котомки остатки еды и быстро без аппетита поужинал, сидя на обочине и смотря на садящееся солнце. Болела голова. Он достал из-за пояса горшочек с чудодейственной мазью и смазал сочащуюся сукровицей ссадину на виске. Потом по-стариковски тяжело поднялся и пошел догонять скрывшееся солнце.

Всю ночь Глеб шел за убийцами, и следы его мягкой кожаной обуви накрывали отпечатки тяжелых башмаков, окованных железом. Утро неслышно подкралось сзади и осторожно тронуло его спину. Солнце догнало его.

Мир просыпался. Согревшись, застрекотали в траве кузнечики. При приближении человека они смолкали, вспугнутые сотрясением почвы, а когда человек проходил, возобновляли свой треск за его спиной. Чибисы носились над дорогой ломаными зигзагами, ныряли в воздухе и испуганно о чем-то вопрошали бредущего мимо путника. Затерявшийся высоко в небе жаворонок выводил нервную мелодию…

Глеб шел, не отвлекаясь на красоты пробуждающейся природы. Перед ним, повторяя его движения, шагала коротконогая тень, и ему казалось, что это она ведет его, заставляя делать очередной шаг, увлекая за собой, торопя своей недостижимостью.

Глеб устал. Ему необходимо было выспаться и отдохнуть. Бедра его одеревенели, икры сводила судорога, ступни в мягких кожаных мокасинах сбились о высохшую землю, но он механически переставлял ноги, с каждым километром все сильнее опираясь на древко копья.

Он не думал о мести, он уже ни о чем не думал. Он торопился выйти из этих диких земель, но не осознавал и этого. Подсознание гнало его вперед, и он шел по заброшенной пыльной дороге. Шел вслед за тенью. Шел, обогнав ее. Шел, когда она исчезла совсем, слившись с ночной темнотой.

Постоялый двор Горбуна Сира стоял в стороне от больших Дорог. Лишь узкая пыльная грунтовка проходила мимо его заведения, но обычно в это время года по ней никто не путешествовал.

Горбун был хорошим человеком и мог бы быть еще лучше, если бы не убыточное хозяйство и не его старая жена. Впрочем, сегодня даже ссора с женой не испортила ему настроения. Слава создателю, четверо богатых постояльцев заглянули к ним в этот мертвый сезон…

– Дура! – ругал он на кухне жену, размахивая руками. – Кто же так жарит цыпленка! Тебя что, этому мать научила?! По миру нас пустить хочешь?!

– Иди-ка отсюда, старый хрыч! – вторила ему супруга. – Учить меня вздумал! Выметайся, пока сковородкой не огрела!