Лидерство и самообман. Жизнь, свободная от шор

Не знаю почему — возможно, потому что я работал на Бада и очень хотел произвести на него хорошее впечатление, но мне не хотелось рассказывать ему то, о чем я только что беседовал с Хербертом. Правда, тот постоянно меня подбадривал — «расскажите об этом» да «расскажите о том», и вскоре я расслабился и поведал Джефферсону о вчерашнем вечере. Через десять минут он уже улыбался, как до того Лу.

— Это великолепно, Том, — сказал Бад. — А как провел вечер Тодд?

— Так же, как обычно: почти не говорил. Он едва реагировал на мои вопросы, как всегда: в основном «да», «нет», «не знаю». Но вчера вечером я не обращал на это внимания, хотя обычно просто до белого каления дохожу.

— Это напоминает мне о моем сыне, — сказал Лу. Он помедлил, посмотрел куда-то далеко в окно, как будто пытаясь извлечь что-то из далекого прошлого. — История преображения Zagrum начинается с него.

18. Лидерство в шорах

— Мой младший сын Кори (сейчас ему почти сорок) был тот еще фрукт. Наркотики, алкоголь — с чем только у него не было проблем. Когда в выпускном классе школы его арестовали за наркоторговлю, я был готов практически ко всему.

Правда, сначала просто хотел все отрицать. Ни один Херберт никогда даже не употреблял наркотики. А уж продавать их — это было что-то немыслимое. Я топал ногами, требуя, чтобы несправедливость устранили. Это не могло быть правдой. Только не мой сын. Поэтому я требовал следствия по всем правилам. Наш адвокат, однако, выступал против, а окружной прокурор даже предложил сделку — всего тридцать дней в тюрьме. Но я не соглашался. «Я не допущу, чтобы мой сын когда-либо оказался в тюрьме», — заявлял я. И был суд.

Но мы проиграли. В итоге Кори провел целый год в колонии для несовершеннолетних в Бриджпорте. На мой взгляд, это легло черным пятном на фамилию. За весь год я побывал у него дважды.

Когда он вернулся, мы почти не разговаривали. Я редко его о чем-то спрашивал, а он всегда ограничивался еле слышными односложными ответами. Он снова связался с дурной компанией, и через три месяца его опять арестовали — за магазинную кражу.

С этим я хотел разобраться потихоньку. У меня уже не было иллюзий, что он невиновен, поэтому я решил пойти на сделку, подразумевающую шестидесятидневный исправительный лагерь в горах Аризоны, где ему предстояло пройти программу выживания. Через пять дней я и жена, с Кори на буксире, сели на самолет, вылетавший из Нью-Йорка в Финикс. Я вез его «на перевоспитание».

Мы с Кэрол оставили сына в штаб-квартире организации. Видели, как его вместе с другими участниками программы сажают в машину и увозят в горы на востоке центральной Аризоны. Затем нас провели в комнату, где предполагался двухдневный семинар. На нем мы должны были узнать, как собираются перевоспитывать Кори.

Но узнал я не это. Оказалось, что, каковы бы ни были проблемы наших детей, перевоспитать следовало каждого родителя. И это изменило мою жизнь. Сначала я встречал все предложения в штыки: «При чем тут я? — кипело все во мне. — Я-то не принимаю наркотики. Это не я провел большую часть выпускного класса за решеткой. Это не я вор. Я человек ответственный, уважаемый — вообще президент компании!» Но постепенно понимал, что моя оборонительная позиция насквозь лжива. Я стал осознавать с болью и надеждой одновременно, что практически всю жизнь был закрыт шорами от жены и детей.

— Вы были в шорах? — тихо спросил я, затаив дыхание.

— Да, в шорах, — ответил Лу. — В тот первый день я узнал то, что вы услышали вчера. И в тот момент — примерно в то же время, когда мой сын, возможно, вылезал из грузовика и осматривался в забытой богом глуши, где ему предстояло провести два следующих месяца, — я впервые за много лет ощутил жгучее желание обнять его и прижать к себе. Каким отчаянно одиноким он должен был себя чувствовать, как же ему было стыдно! И я делал только больнее! Его последние перед расставанием часы наедине с отцом — а возможно, месяцы или даже годы — прошли под гнетом вины. Я с трудом сдерживал слезы.

Но все было еще хуже. В тот день я понял, что мои шоры отталкивали не только сына, но и самых важных людей в моей компании. За две недели до этого началось то, что близкие к организации люди прозвали «мартовской оттепелью»: пять из шести членов руководства покинули нас в поисках «новых возможностей».

— И Кейт? — спросил я.

— Да, Кейт была одной из них.

Лу словно пристально вглядывался куда-то: похоже, погрузился в воспоминания.

— Сейчас кажется просто удивительным, — сказал он наконец, — что я тогда чувствовал себя преданным точно так же, как и в случае с Кори. «К черту их, — говорил я себе. — К черту их всех».

Я был настроен, — продолжал он, — привести Zagrum к успеху без них. «Не так уж они и хороши», — убеждал я себя. Большинство из них работали со мной все шесть лет с тех пор, как я купил у Джона Загрума его компанию, и мы влачили довольно жалкое существование. «Если бы не они, наши дела шли бы лучше, — думал я. — К черту их».