Лидия Мастеркова: право на эксперимент

Илл. 22. Лидия Мастеркова. Композиция. 1962. Холст, масло.

106 × 156,5 см. Собрание Государственной Третьяковской галереи

Инициатива искусствоведа Ильи Цырлина, предложившего провести в 1961 году выставку Лидии в доме Федора Шаляпина[77](расположенном рядом с посольством США и гармонировавшем с ее отношением к музыке), позволяет понять, что к тому времени у нее было достаточно много ярких работ для такого публичного, хотя и неофициального события. Фотографий экспозиции у Цырлина не сохранилось, но в своей автобиографии Лидия охарактеризовала выставленные работы так: «Это был как бы первый этап в плане абстрактного самовыражения. Картины были яркие и чувственные. Клод Дей имеет несколько моих картин того периода»[78]. Одним из важных аспектов этой персональной выставки стало то, что Лидия уже на ранней стадии творчества получила возможность экспонировать свои работы вне мастерской (редкая возможность для нонконформистов, как тогда, так и в дальнейшем), обозревать их на дистанции и показывать незнакомым зрителям, а не только друзьям. Этот шанс не мог ее творчески не окрылить и не вдохновить на дальнейшие эксперименты.

Илл. 23. Владимир Немухин. Композиция. 1961. Холст, масло. 157 × 107,5 см. Художественный музей Зиммерли, Нью-Брансуик, Нью-Джерси Собрание нонконформистского искусства СССР Нортона и Нэнси Додж

Значительное влияние на формальные поиски и находки в контексте новых экспериментов оказало знакомство с Георгием Дионисовичем Костаки. «Когда открылась моя первая выставка в Доме-музее Шаляпина, – вспоминает Лидия, – Костаки приезжал туда не один раз. Он стал первым моим покупателем»[79]. В это же время у Лидии появились и другие коллекционеры, которые были почти исключительно иностранными дипломатами и корреспондентами, что в советские времена считалось беспрецедентным. «Чтобы общаться с иностранцами, нужна была, безусловно, смелость, так как для властей это было совершенно новое явление, когда сов[етские] люди так свободно приглашали к себе в дом иностранных граждан <…> Понятно, что положение наше было в некоторой степени опасным, но при этом ставило нас в особое положение, т. к. мы уже могли надеяться на защиту в лице западной общественности. Иностранные дипломаты, журналисты, корреспонденты сыграли огромную роль в развитии изобразительного искусства в СССР после сталинского режима. Во-первых, они обеспечивали материальную основу “неофициальным” художникам, и во-вторых, нередко являлись их защитниками»[80].

После посещения выставки Лидии Костаки, как и следовало ожидать, пригласил ее в свою квартиру, «оккупированную» работами русских авангардистов: «Костаки был для нас отдушиной, неотъемлемой от нашего Бытия <…> В его доме, как в итальянском палаццо, все было завешано картинами сверху донизу: таков был мощный аккорд искусства! Экспозиций, какие он устраивал в своих квартирах, я никогда и нигде не видела. Попова была прибита к потолку, потому что для нее уже не осталось ни единого кусочка <…> Фанера, покрытая желтовато-охристым цветом, с какими-то красными формами»[81].

В свою очередь, Немухин описывает впечатление, которое Лидия произвела на Костаки: она «буквально [его] чаровала своей резкой, экспрессивной живописью в красно-зелено-черных тонах. Во всем облике Мастерковой он видел обобщенный образ русской художницы от авангарда. В ее напористом характере, холодновато отстраненной красоте и какой-то сумрачной жажде творчества Костаки чудилось собирательное отражение тех духовных состояний, что были присущи Наталии Гончаровой, Любови Поповой, Ольге Розановой и Александре Экстер»[82].