Liebe deinen feind (Возлюби врага своего)(СИ)

Эта изложенная мной информация настолько подняла боевой дух нашим солдатам и русским полицаям, что все пространство леса мгновенно пришло в движение. Снимались палатки, запрягались кони, а телеги укладывались походно полевым армейским скарбом. Было странно, что люди, находившиеся на грани смерти, узнав о сокровищах и огромном изобилии продуктов, мгновенно воспрянули духом. Это дикое воинство напоминало скорее не солдат идущих выполнять свой долг, а толпу золотоискателей времен золотой лихорадки. Каждый норовил вырваться вперед, чтобы, дойдя до финиша, застолбить себе участок для собственных же похорон.

Я, конечно же, всей душой понимал, что обманул этих людей и бросил их прямо в самые лапы НКВД, обрекая на огромные жертвы. Но ведь можно ли было тогда поступить иначе? Мне было жалко наших немецких солдат и офицеров, которые, попав в столь непростую ситуацию, еще верили в победу немецкого оружия.

Они были тем пушечным мясом подвиг, которого можно было оценить лишь толщиной русской веревки, обвязанной вокруг их шеи.

Я тогда в те минуты больше думал о тех простых парнях, которые должны были вернуться домой и своим трудом возродить величие Германии. Русские полицаи, дезертиры и уголовники в то время меня волновали меньше всего, так как их судьба была мне известна. Предатели собственного народа, изуверы и убийцы должны были быть наказаны судом своего государства. Они не попадали ни под один международный договор о военнопленных, а значит, являлись обыкновенными военными преступниками.

Как мы и предполагали, русские бандиты окончательно отделились от нас и Василий Царев примкнул в их ряды, чтобы самому лично контролировать ситуацию в их стане. Я же, как доверенное лицо полковника Бенемана, остался со своим новым войском, которое как самостоятельная боевая единица уже не существовала.

— Я, Крис, не могу поверить в то, что ты рассказал нам. Я не думаю, что нам доведется дойти до Финляндии? Это такое же заблуждение, как вся эта война, — сказал полковник.

Я, сидя на лошади, ехал рядом с полковникам. Я думал, думал и думал, как убедить его сложить оружие, чтобы в глазах моих солдат не выглядеть предателем и пораженцем. На данный момент это было сделать сложнее. Необходимо было посоветоваться с Царевым, который мог подсказать, да и предложить что-нибудь радикальное в сложившейся ситуации. Придя в себя от этих глобальных раздумий, я сказал:

— Вы, наверно, знаете, полковник, что американцы и англичане уже взяли Францию и всей своей армией стоят на границе Германии?

— Ты, Кристиан, каждый раз подкидываешь мне все новую и новую информацию. Я в тылах русских скитаюсь уже больше полугода. Мы за это время вполне могли пройти лесами до Тихого океана и, перебравшись на Аляску, могли бы уже давно водрузить свой флаг над американским Капитолием. Но ты сам видишь, что у меня за войско. Русские еще в самом начале нам подчинялись, но когда увидели, что мы лишены всякой идеи и болтаемся по местным лесам, словно с завязанными глазами, вот тогда они по-настоящему обнаглели. Они знают, что в своей стране обречены, они знают, что их ждет виселица или пуля, вот поэтому они не жалеют даже собственного народа. Ты мог бы, Крис, себе представить, что немецкий солдат пойдет грабить и убивать своих же крестьян? — спросил меня полковник с каким-то укором.

— Нет, я не могу.

— Вот и я не могу. Хотя еще неизвестно, как бы мы повели себя в роли подобных победителей?

— Известно, полковник, известно! Фюрер считает, что его все предали. Сейчас в Германии идут чистки, и многие наши генералы уже сложили свои головы и это, не считая простых бюргеров, которых на старости лет заставляют брать в руки оружие. Я не хочу быть оптимистом, но я знаю, полковник, что в этой войне уже поставлена жирная точка ценой миллионов жизней. Русские, несмотря ни на что все же возьмут Берлин и тогда они просто перевешают половину Германии, как в свое время римляне вешали войско Спартака.

— Крис, я понимаю это. Но не понимаю только одного, как мы вырвемся из этой проклятой России?

— Вы, полковник, еще вчера озвучили эти варианты. Если нам не суждено будет прорваться в Финляндию, можно будет просто сдаться в плен к русским и сдать вместе с нами тех, кто им больше всего нужен.

— Так ты предлагаешь…

— Я не предлагаю, я верю в то, что сдав это предательское отребье, нам это зачтется. Мы ведь русским вообще не нужны, потому что мы солдаты, а они преступники. Эта разница, полковник, по-моему, сейчас ощутима, как никогда.

— Я думаю, Кристиан, ты прав! Наверное, хватит нам этой чертовой войны по самые уши. Если уже наши генералы мечтают скорее её закончить, то нам и подавно нужно сложить оружие.

— Сейчас, как никогда создается благоприятное условие. «Иваны» рвутся в первых рядах к обещанным сокровищам и провианту, а мы вроде бы, как в арьергарде. Когда они выйдут к Шлиссельбургу, то будут окружены войсками НКВД. Вот мы-то и подстрахуем чекистов, чтобы ни один из них не ушел.

— Так что ты, Крис…? — спросил полковник.

Не дав ему договорить, я тут же прервал его.