Liebe deinen feind (Возлюби врага своего)(СИ)

Почти во всех крупных городах на площадях стояли виселицы, и победивший в этой войне народ старался от души насладиться своей местью к тем, кто когда-то убивал и сжигал их дома. Не миновала месть и тех, кто предал свой народ. Особо рьяных вешали и расстреливали, а тех, кто кровью свои руки не окропил, сослали далеко в сибирские лагеря.

Со временем, отношение к нам со стороны русских заметно изменилось. Мальчишки перестали бросаться камнями, а русские бабы иногда даже угощали наших пленных молоком и хлебом.

Постепенно-постепенно великая Россия стала оправляться от последствий войны и уже с 48 года в сторону моей Родины потянулись первые эшелоны с амнистированными пленными. Теперь уже нам предстояло восстановить свою страну, которая точно так же, как и Россия лежала в руинах и развалинах. В те времена о фашизме уже никто не вспоминал и никто тогда не хотел говорить об этом, придав этой теме всенародное табу.

В свой уютный и тихий Ордруф я вернулся лишь в пятидесятом году, пробыв все это время в русском плену, почти шесть лет. Во время обучения в партийной антифашистской школе в Красногорске под Москвой, нас в течение нескольких месяцев убеждали в пагубности национал-социалистической идеи фюрера и рисовали перспективы новой жизни.

Из нас, тех, кто вовремя осознал весь кошмар этой войны, всю её пагубность и бесперспективность, в этих школах ковали новые коммунистические кадры для новой социалистической державы.

В отличие от других пленных, которые нас считали предателями своей Родины, предателями присяги фюреру, мы пользовались преимущественными льготами. Мы свободно передвигались и имели хорошее калорийное питание, имели как никто другой хоть какие-то дальнейшие перспективы в мирной жизни.

Все это время я не упускал возможности найти Марию. Я никак не мог забыть эту русскую девочку, которая ценой своей свободы сохранила мне жизнь. Не мог забыть её голубые глаза, не мог забыть своего сына, которого она подарила мне накануне нашей разлуки. Все мои поиски были тогда тщетны и мне пришлось вернуться домой, так и не найдя её.

Возвращение в Германию. 1950 год

Вернувшись домой, я не мог себе представить, что некогда уютный городок во время войны ничуть не пострадал. Некогда бывшие казармы Карла Вильгельма, построенные еще в 1911 году, на правах хозяев теперь занимали русские войска. А стрельба на полигоне русских танков и артиллерии доносилась до Ордруфа лишь как напоминание о пережитой войне.

Словно после далекого и страшного путешествия, наполненного всевозможными приключениями, познавший смерть, любовь и предательство, я шел по своему городу, наслаждаясь красотой цветущих каштанов. Мне не верилось, что моя десятилетняя одиссея в России закончилась, и радость спокойной и тихой жизни навсегда поселятся под крышей родительского дома.

Как и в минуты предчувствия атаки, как в минуты награждения меня фюрером и во время русской бомбардировки, мое сердце билось в предчувствии встречи с матерью и до боли дорогим отчим домом. С каждым шагом, приближающим меня к дому, сердце отбивало ритм полковых барабанов.

Я проходил по тем мощеным улицам, которые напоминали мне, как мы безусыми юнцами гордо вышагивали в форме гитлерюгенд и совсем не понимали тех последствий, которые несет на себе безмерная и эгоистичная любовь к своему Отечеству, взращенная на ненависти к другим расам.

Раз от разу к горлу подкатывал комок, и слезы счастья скатывались по моему лицу. Я останавливался, чтобы вытереть их да взглянуть на улицы своего детства. Так шаг за шагом и впереди, сквозь свежую листву, я увидел знакомый поворот с ласковым названием улицы «Поющих синиц».

Отчий дом, как и в те далекие годы был полностью скрыт зарослями дикого винограда, и только окна просматривались блеском своего стекла среди свежей майской листвы. Поставив на землю свою котомку с нехитрым скарбом пленного, я присел на крыльцо отчего дома и, подперев голову руками, горько-горько заплакал. В те минуты я абсолютно не стеснялся своих слез, которые стекали по моим щекам. До самой глубины души мне было необычайно тяжело, что пришлось пережить этот кошмар и, выйдя из ада, остаться в живых. Мне было горько, что многие из моих друзей так и остались лежать на полях великой России, покрываясь зелеными мхом забвения. Мне было горько за то, что мы простые граждане Германии вовремя не распознали истинное лицо фашизма и за это поплатились миллионами своих соотечественников.

В самую минуту моего душевного страдания до моего слуха долетел веселый детский смех, доносившийся из двора дома Габриелы. Я тихо прошел в старый отцовский сарай и через щель в его стене взглянул на зеленеющую лужайку возле её дома.

По ней, гоняясь за вислоухим псом, бегал мальчишка лет шести, одетый в традиционные кожаные шорты. Он, то догонял, то убегал от рыжего спаниеля, при этом весело и счастливо смеялся и радовался.