Liebe deinen feind (Возлюби врага своего)(СИ)

Еще больше на моей душе стали «скрести кошки». Я, вспомнив Марию, вспомнив своего сына, вдруг испытал такой шок, что не удержался на ногах и упал на пыльный пол сарая. Всё, словно в калейдоскопе закрутилось вокруг меня и я в отчаянии, обхватив свою голову руками, стал кататься по полу. Я никогда раньше не испытывал такой душевной боли, которая сжала мое сердце. Чувство радости и счастья благополучного возвращения домой сменилось для меня невиданными страданиями. В груди, словно жег нестерпимый огонь, и я, лежа на полу, выл, выл от этого жгущего душу огня и бился в страшных конвульсиях и припадках.

В одно мгновение перед моими глазами пролетели почти десять лет. Лица погибших друзей сменялись лицами убитых мной русских. Они, тронутые тлением, как-то неестественно хохотали мне в лицо и своими костлявыми руками старались задушить меня. Перед моими глазами всплывали горы замерзших трупов коричневого и синего цвета. Их околевшие от мороза руки тоже тянулись ко мне, стараясь затянуть меня в свою преисподнюю.

Что тогда произошло со мной, я не помнил. Очнулся я только в своей комнате и первое, что я увидел, это было постаревшее лицо моей матери. Я лежал на спине с широко открытыми глазами и ощущал всем своим телом, всем своим существом, что эта проклятая война никак не хочет покидать меня. Голова кружилась, и в этой страшной круговерти на меня вновь и вновь пикировали русские бомбардировщики, медленно отделяющие от своих тел огромные бомбы. Я видел и слышал, как она, пронзительно воя своими стабилизаторами, летит точно на меня, стараясь всей своей массой загнать меня в русскую землю. Уже на подлете ко мне бомба превращалась в лицо русского разведчика, который отрывал куски мяса от глотки Мартина и с окровавленным лицом улыбался мне, пожирая его. Густая кровь стекала с его открытого рта, и он смеялся, смеялся и смеялся мне в лицо своей окровавленной улыбкой.

Сколько продолжалось мое противоборство с этой душевной болью, я тогда не знал, но когда все это закончилось, я наконец-то открыл глаза.

Седая испуганная мать стояла с Габриелой рядом с моей кроватью и смотрела на меня глазами полными слез и нечеловеческого страха. Её белые волосы торчали из-под платка, который я подарил ей тогда, когда был дома в отпуске. Я тогда не знал, что это было, но после подобного нервного шока мое тело и мое больное сознание, как бы заново родились. Окончательно придя в себя, я полной грудью вдохнул воздух родного дома и впервые сказал:

— Здравствуй, мама, я все же вернулся с этой проклятой войны!

От этих слов, сказанных мной, она заплакала и, присев рядом с кроватью, стала целовать меня в лоб и щеки. Я же лежал неподвижно и смотрел, смотрел в потолок, стараясь его белизной забелить свою воспаленную память. Мне больше не хотелось возвращаться в прошлое время, и я старался всеми силами вычеркнуть его из своего воспаленного сознания.

— Здравствуй, Крис, — сказала мне Габриэла, видя, что я перевел на неё свой взгляд, — С возвращением тебя, мой любимый!

— Что это со мной было? — спросил я, окончательно оклемавшись.

— Это, сынок, был нервный шок. Ты целую неделю пробыл без сознания.

— Мама, мама, я очень хочу теплого молока! — сказал я, вспоминая, как Мария угощала меня им в минуты моей физической слабости.

Мать мгновенно ушла за молоком, а Габи, подвинув ко мне стул, присела рядом. Она держала меня за руку и гладила её, как бы успокаивая.

— Я, Крис, все же дождалась тебя. Теперь мы будем вместе с тобой, — сказала она, прижимаясь от счастья ко мне своей нежной женской щекой.

В те минуты я еще был слаб и никак не понимал, что же такое происходит со мной. Было такое ощущение, что я очнулся после кошмарного сна и все, что всплывало в моей памяти, было ничем иным, как воспоминанием. В те минуты мне казалось, что все, что я пережил, все, что видел своими глазами, было просто не со мной. Мой организм, как бы очистил мое сознание от тех дьявольских картин, которые раз и навсегда могли перевести в тот параллельный мир, выхода из которого уже не было никогда.

Все мое тело было разбитым, и я несколько дней подряд спал, просыпаясь лишь для того, чтобы выпить молоко, которое с любовью подносила мне моя мама. Однажды легкое и нежное прикосновение к моей голове чей-то руки разбудило меня. Я, открыв глаза, увидел белобрысого мальчугана, стоящего рядом с изголовьем. Он гладил меня по голове и когда я открыл свои глаза, он тихо и нежно сказал:

— Здравствуй, папа!

Эти слова настолько тронули меня, что я впервые за эти дни, даже привстал. Да это был тот мальчуган, который бегал по лужайке, играя с собакой. Да, это бесспорно бы мой сын, так как его глаза, его светлые волосы, напоминали мне самого себя, в то далекое довоенное время.

— Как звать тебя? — спросил я, глядя на сына.

— Питер! — ответил он, и на мои глаза вновь навернулись крупные слезы.

— Здравствуй, Питер! — сказал я и нежно взял его за руку.