Лигейя

   Было, вѣроятно, около полночи, быть можетъ, нѣсколько раньше, быть можеть, нѣсколько позже, я не слѣдилъ за временемъ, какъ вдругъ тихое рыданье, еле слышное, но совершенно явственное, внезапно вывело меня изъ полудремотнаго состоянія. Я чувствовалъ, что оно исходило отъ эбеноваго ложа -- отъ ложа смерти. Я прислушался, охваченный точно агоніей суевѣрнаго страха -- но звукъ не повторился. Я устремилъ пристальный взглядъ, стараясь открыть какое-нибудь движеніе въ тѣлѣ, но не могъ замѣтить ни малѣйшаго его слѣда. Но не можетъ быть, что я ошибся. Я слышалъ этотъ звукъ, хотя и слабый, и душа моя пробудилась во мнѣ. Весь охваченный однимъ желаніемъ, я упорно смотрѣлъ на недвижное тѣло. Долгія минуты прошли, прежде чѣмъ случилось что-нибудь, что могло бы разъяснить эту тайну. Наконецъ, стало очевидно, что слабая, очень слабая, еле замѣтная краска румянца вспыхнула на щекахъ Ровены, и наполнила маленькія жилки на ея опущенныхъ вѣкахъ. Я почувствовалъ, что сердце мое перестало биться, и члены мои какъ бы окаменѣли, повинуясь чувству неизреченнаго страха и ужаса, для котораго на языкѣ человѣческомъ нѣтъ достатечно энергическаго выраженія. Однако, сознаніе долга въ концѣ-концовъ возвратило мнѣ самообладаніе. Я не могъ болѣе сомнѣваться, что мы слишкомъ поторопились -- что Ровена была еще жива. Нужно было немедленно принять какія-нибудь мѣры; но башня была изолирована отъ той части зданія, гдѣ жила прислуга -- у меня не было никакихъ средствъ обратиться за помощью, не оставляя комнаты -- оставить же комнату, хотя бы на нѣсколько мгновеній, я не могъ рѣшиться. Я началъ одинъ, собственными усиліями, дѣлать попытки вернуть назадъ еще трепетавшій, еще колебавшійся духъ. Между тѣмъ черезъ самое непродолжительное время стало очивидно, что произошелъ возвратъ видимой смерти; краска угасла на щекахъ и вѣкахъ, смѣнившись блѣдностью болѣе мертвой, чѣмъ бѣлизна мрамора; губы вдвойнѣ исказилисъ ужасной судорогой смерти; вся поверхность тѣла быстро сдѣлалась холодной и отвратительно-скользкой; и тотчасъ снова появилась обычная полная окоченѣлость. Весь дрожа, я кинулся къ ложу, откуда былъ такъ внезапно исторгнуть, и снова отдался пламеннымъ снамъ и мечтаньямъ о Лигейѣ.

   Такимъ образомъ прошелъ часъ, и (могло-ли это быть?) я снова услыхалъ какой-то смутный звукъ, исходившій изъ того мѣста, гдѣ стояло эбеновое ложе. Я сталъ прислушиваться -- въ состояніи крайняго ужаса. Звукъ повторился -- это былъ вздохъ. Бросившись къ тѣлу, я увидѣлъ -- явственно увидѣлъ -- трепетъ на губахъ. Минуту спустя онѣ слегка раздвинулись, открывая блестящую линію жемчужныхъ зубовъ. Краннее изумленіе боролось теперь въ моей груди съ глубокимъ ужасомъ, который царствовалъ въ ней раньше безраздѣльно. Я чувствовалъ, что въ глазахъ у меня темнѣетъ, что разумъ мой колеблется; лишь съ помощью крайняго усилія мнѣ удалось, наконецъ, принудить себя къ мѣрамъ, на которыя чувство долга еще разъ указало мнѣ. Румянецъ пятнами выступилъ теперь на лбу, на щекахъ и на шеѣ; замѣтная теплота распространилась по всему тѣлу; было слышно слабое біеніе сердца. Леди была жива; и съ удвоеннымъ жаромъ я снова принялся за дѣло воскрешенія. Я растиралъ и согрѣвалъ виски и руки, принималъ всѣ мѣры, которыя были мнѣ внушены опытомъ, а также и моей немалой начитанностью въ медицинѣ. Все тщетно. Краска внезапно исчезла, пульсъ прекратился, губы приняли мертвенное выраженіе, и мгновеніе спустя, къ тѣлу снова вернулась его ледяная холодность, синеватый оттѣнокъ, напряженная окоченѣлость, омертвѣлыя очертанья, и всѣ тѣ чудовищныя особенности, которыя показываютъ, что трупъ много дней пролежалъ въ гробу.

   И снова я отдался видѣньямъ и мечтамъ о Лигейѣ -- и снова (удивительно-ли, что я дрожу, когда пишу это?) -- снова до слуха моего донеслось тихое рыданіе, съ того мѣста, гдѣ стояло эбеновое ложе. Но зачѣмъ я буду подробно описывать неописуемый ужасъ этой ночи? Зачѣмъ я буду разсказывать, какъ опять и опять, почти вплоть до сѣраго разсвѣта, повторялась эта чудовищная драма оживанія; какъ всякій разъ она кончалась страшнымъ возвратомъ къ еще болѣе мрачной и, повидимому, еще болѣе непобѣдиной смерти; какъ всякій разъ агонія имѣла видъ борьбы съ какимъ-то незримымъ врагомъ; и какъ за каждой новой борьбой слѣдовало какое-то странное измѣненіе въ выраженіи трупа? Я хочу скорѣй кончить.