Лигеметон. Ложный Апокриф

      Преодолев половину спирали на хаосита пали чары Афродиты рождающейся из морской пены. Приложив руку на грудь, она глядела на Эдуардо с панорамного полотна так, словно влюбилась в него. Богиня любви искушала до самой старости рассматривать ее идеальные формы. Хаосит лишь кинул взгляд на ее лицо и равнодушно отвернулся.

Второе кольцо служило обиталищем для богов самого многочисленного из пантеонов. Сначала хаосита встретила неподъемная скульптура трехликого Шивы.

Быть двуличным уже мерзко. Но это – апофеоз мерзости, подумал Эдуардо.

Арку, где начинались ступеньки на следующий этаж, сторожила фреска с изображением Ганеша. Чем ближе Эдуардо приближался к полноватому божеству с головой слона и одним бивнем, тем больше ассоциировал с ним самого себя. И дело было вовсе не в упитанности обоих. Хаосит вспомнил, как по легенде бог мудрости расстался с одним бивнем и как он сам недавно создал очередной эгрегор: вырвал у себя зуб и вживил его другому сефироту.

Третье кольцо можно без пафоса окрестить Асгардом – обителью скандинавских богов-асов. Любуясь, как бог громовержец яростно сражается с великанами, Эдуардо пришла шальная мысль создать стреляющий молниями молоток.

Он представил себя на вершине самого высокого небоскреба в городе, черный небосвод с грохотом взрывается вспышками света, дождь льется сплошным потоком, он тянет к небу самый обычный слесарный молоток-гвоздодер или деревянную киянку, ударяет оглушительная, извилистая молния и… превращает его в политое напалмом чучело Гая Фокса.

Признавая, что до сих пор не знает о хаосизме и две трети того, что знает о нем Умник, Эдуардо показал спину валькириям и перешел на следующий круг.

На четвертом кольце хаосит столкнулся с богами, отличающимися весьма причудливым видом. Песочного цвета стены сплошь испещряли иероглифы в виде птиц, змей, рыб и частей тела человека. Посередине зала через каждые три-четыре метра стояли гранитные статуи фараонов с отколотыми носами, а также защищенные стеклом открытые саркофаги с настоящими мумиями возрастом около трех тысяч лет и более.

К чужому прошлому (в отличие от собственного) Эдуардо не выказывал и песчинки интереса. Верховное божество с головой сокола чье имя означает «Солнце» не привлекло внимания хаосита, так же как и бюст прославленной на весь мир супруги Эхнатона с конусообразным синим головным убором.

Но кое-кто все-таки возбудил интерес у Эдуардо. Золотые в полный рост статуи Исиды, Осириса и Гора. При их виде на его плечи будто рухнуло небо.

Даже их трое, с тоской обратился он к Архонту, которого не было рядом. Когда же у нас появится собственная Исида?

Посредством разных слов и образов хаосит часто задавался подобного рода вопросами. И к своему сожалению не находил другого ответа кроме как: только когда Осирис отправится в загробное царство, предоставляя сыну Гору бразды правления.

Сбросив с плеч свод небес, Эдуардо двинулся дальше.

Привратниками пятого этажа служили голова змеи высотой больше метра и каменный ягуар размером с легковой автомобиль, в чью раскрытую пасть полагалось складывать сердца принесенных в жертву. Сердце хаосита, как он сам считал, превратилось в ничто еще много десятилетий назад.

Грубо обтесанная статуя орла сидящего на кактусе и поедающего змею заставила уголки губ Эдуардо приподняться. Кого он представил орлом, а кого змеей – любой сефирот догадался бы.

Чем больше он знакомился с древней культурой Центральной Мексики, которая всегда считалась одной из самых жестких, тем прочнее закреплялась гримаса презрения на лице. Шаг убыстрялся, а смотрел он, главным образом прямо перед собой оставив без внимания те немногочисленные уцелевшие от огня конкистадоров желтоватые свитки с рисунками и пиктограммами описывающими историю ацтеков.

Завидев боковым зрением витрины с обсидиановыми ножами, легкими доспехами, изготовленными из выдубленной человеческой кожи, снятой целиком, а также музыкальные инструменты из костей животных и людей, он скривился, словно глотнул бензина.

Со вздохом облегчения тошнотворный привкус живо одолел новый запах.

На предпоследнем кольце пахло лесом и пчелиным воском. Четырехгранные столбы высотой более двух метров из пряного кедра, липы и дубы с высеченными на них грубыми ликами славянских богов внушали Эдуардо почтение и уважение. Ему казалось (хотелось), образы мудрых старцев с дремучими и холеными бородами и усами могут помочь советом, увести его с ложной тропы.

Дайте мне знак, попросил он. Укрепите мою уверенность.

На секунду ему почудилось, что «Разящий» (черное, словно обугленное дерево, серебряный шлем, золотые усы) откликнулся – идол приглушенно заскрипел как несмазанное колесо. Не в силах растолковать знамение Эдуардо решил, что сказываются бессонные ночи и с опущенной головой покинул языческое капище.

Владелец музея Соломона Неттесгеймского безмятежно сидел на продолговатой красной тахте с ажурными, витыми ножками в самой середке непорочно-чистого зала, созерцая неприкрашенные ничем меловые стены.

Как только к нему приблизился Эдуардо, он покончил с эскапизмом.