Справа и слева чернели облепленные ядовитыми ягодами кусты, за ними торчали пожелтевшие в одну ночь лиственницы. Мертвая хвоя, черные ветки, серые тучи, за которыми то ли есть небо, то ли нет. Сейчас полдень или что-то вроде того, а кажется, вечер. Хоть бы ветер поднялся, все легче было бы.
– Не ехал тут никто, – подал голос Ласло. – То есть никто живой… Упыри, они следов не оставляют.
Матильда промолчала. Чего спорить? Следов и правда нет, но их и на большой дороге не видно. До развилки есть, а дальше как слизало. Ничего они не найдут, ничего и никого, хорошо, если сами живыми выберутся. Надо вернуться, дождаться дождя и ехать в Яблони. Если Робер там был, его запомнили, а к Белой Ели его занести никак не могло…
– Леворукий и все кошки евоные, то ж торба!
Застрявшую в кустах сумку принцесса узнала сразу. В ней Робер возил Клемента, он не мог ее потерять. Если был жив, конечно! Матильда сунулась было вперед, но Ласло уже выпутывал добычу из густых колючих веток. Вдовица выхватила у доезжачего сумку, словно в ней скрывалась талигойская корона, хотя корона ей была и даром не нужна.
Торба была завязана, а пряжки, которыми она крепилась к седлу, расстегнуты. Внутри что-то задергалось. У Матильды затряслись руки, но ей все же удалось открыть сумку, и его крысейшество вырвался на свободу. Крыс был встрепан и зол, шерсть свалялась, он мигом взобрался на плечо Матильды и зашипел.
– Они были здесь, – сообщила вдовица то ли Ласло, то ли самой себе. – За ними кто-то гнался, и Робер выбросил сумку.
– Аполка за ними гналась, – пробурчал Ласло. – Она и есть, подлюка, никак не уймется. К Белой Ели загнала, там и найдем гици, упокой Создатель его душу.
– Не каркай! – рявкнула Матильда. Доезжачий пожал плечами и быстро пошел вперед, принцесса с Клементом на плече заторопилась следом. Его крысейшество молчал, то ли впереди не было ничего страшного, то ли…
– Гица, – Ласло обернулся, – а крыса эта, она в порядке?
– Клемент это, – отрезала принцесса, – не трясись, не заяц.
– Ох, хозяйка, с тобой хоть на медведя, хоть на войну!
Вот-вот, вчера того лучше, чуть в постель не забрались. И забрались бы, если б не Балаж с Вицей. Кто же увязался за Робером и что здесь стряслось?
Ласло остановился так резко, что Матильда врезалась в пахнущую дымом и мокрой кожей куртку. Нет, того, чего вдова боялась увидеть, на поляне не было. Только полегшая трава и обгорелый пень посередине. Белой Ели, которой в Сакаци веками пугали детей, больше не существовало. Матильда сама не поняла, как вцепилась в плечо Ласло Надя. Вдовствующая принцесса и доезжачий долго смотрели на черный обломок, потом на дальнем краю поляны дрогнула ветка. Что-то живое. Белка? Дятел? Матильда оторвалась от твердого мужского плеча и зачем-то пошла к тому, что когда-то было Белой Елью. Что здесь случилось? Куда делся Робер, если он, конечно, сюда добрался? Клемент на плече жалобно пискнул. Матильда стащила его крысейшество с облюбованного им места и сунула за пазуху. Она заботилась не о крысе, о себе.
Глаза принцессы шарили по бурой траве в надежде найти хоть что-то: перчатку, подкову, пряжку, кольцо, – не было ничего. Матильда коснулась почерневшей древесины – казавшийся целым пень осел и рассыпался на множество черно-серых кусков и кусочков.
Ласло встретил ее возвращение угрюмым взглядом.
– Пошли назад, – Матильда старалась выглядеть уверенно. – Тут больше делать нечего.
– А дальше-то куда?
– В Яблони. Робер должен быть там. – Принцесса сама не верила в то, что говорила, но пока она не увидит тело, она будет искать.
– Ох, гица, все одно не жилец он теперь, – нахмурился доезжачий. – Коли Аполка на кого глаз положит, пиши пропало. Достанет, как пить дать достанет!
– Помолчи, твою кавалерию! – Еще немного, и Матильда бы его ударила.
Мать указала глазами на место во главе стола, и Робер кивнул, хотя похожее на трон дедово кресло не вдохновляло. Оно не могло достаться третьему сыну наследника, но досталось. Иноходец подвел мать к ее месту и, стараясь казаться невозмутимым, взгромоздился на украшенного гербом и герцогской короной монстра. Впрочем, определенное преимущество в этом было – Робер видел всех собравшихся за столом, другое дело, что, кроме тетушки с дядюшкой да толстяка-лекаря и его худосочной жены, новый Повелитель Молний не знал никого.
Рядом с матерью хмурился крепыш лет тридцати с некрасивым, но славным лицом. Красный камзол военного покроя, черно-белая оторочка, на плече – герб Эпинэ. Надо полагать, капитан гарнизона. Тогда рядом – его помощники, а вот мэтра Октавиуса Робер помнил. Почтенный доктор за время разлуки еще сильней растолстел, но в целом изменился мало. Напротив расположился олларианский священник. Судя по тому, что клирик предпочел Жозине общество угрюмого носатого юнца, святой отец на стороне Колиньяров. Что ж, разумно. Напоследок Иноходец оглядел «кузин» и «кузенов», в очередной раз позабыв, троюродные они ему или четвероюродные, хотя какая разница?