Лик Победы

Поговорили о бордонской и варастийской кампаниях, октавианском бунте и смерти Дорака, помянули деда, обсудили погоду и дела на конюшнях. Наконец вояки поднялись, но Иноходец рано обрадовался. Дюварри и Левфож честно ушли, но Никола попросил разрешения задержаться. По многозначительному лицу капитана было очевидно, что речь пойдет или о Маранах, или о свободе Талигойи. Что ж, один раз этого не избежать: дед подзуживал всех, до кого мог дотянуться, а тетка Амалия склоняла к бунту одним своим видом. Теперь придется объяснять, что лаять, сидя на цепи, глупо, а грызть железо и того глупее.

Повелитель Молний указал на обитые алым бархатом кресла у окна, с трудом сдержал накатившую зевоту и обреченно спросил:

– Капитан, вы хотите сказать что-то важное?

– Монсеньор, гарнизон Эпинэ счастлив, что вы вернулись. Теперь мы победим!

Ну и логика, не хуже чем у достославных, но гоганы хотя бы торговать умеют. Иноходец с тоской взглянул на исполненное уверенности круглое лицо.

– Победим? – только бы не уснуть посреди неизбежной речи. – Кого вы имеете в виду?

– Олларов, – отрезал Карваль. – Мы готовы. Ждали только вас, но не надеялись, что вы приедете так быстро.

– Меня?! – Вот теперь Робер не только проснулся, но и обалдел. – Так это вам я обязан приглашением? Вам не кажется, что подделывать чужие письма недостойно, особенно если это письмо матери к сыну?

– Монсеньор, – бедняга капитан изрядно побледнел. – Это не так! Мы б никогда не осмелились!.. Я…

– Хорошо. – В любом случае с письмом следует разобраться, и чем скорее, тем лучше. – О чем вы мне писали, если писали, кто повез письмо, когда это было?

И так почти сросшиеся брови Никола превратились в сплошную черту.

– За неделю до кончины Монсеньора. Письмо я помню. Не наизусть, конечно, но помню. Я сам его писал под диктовку.

– Чего хотел дед?

Крепыш в красном сжал и разжал кулаки, особой сообразительностью он явно не страдал.

– Говорите. Я приказываю.

– Монсеньор… покойный герцог был человеком резким.

– Я знаю. – Еще бы он не знал. Резкий – самое малое и самое лестное, что было можно сказать про Анри-Гийома Эпинэ. – Оставьте извинения, капитан. Письмо пропало, но я должен знать его содержание. И не пытайтесь ничего смягчить. Вы поняли?

– Да, Монсеньор! – Карваль посмотрел сюзерену в глаза: – Его светлость писал, что вы – его последний внук и долг повелевает вам поднять знамя Эпинэ и очистить свой дом от олларского мусора. Он приказывал вам немедленно вернуться. Его светлость надеялся дожить до того дня, когда вы швырнете к его ногам черно-белые тряпки. А если бы вы отказались приехать и остались, простите, под чужой юбкой, его светлость бы вас проклял.

Подробности гонец должен был передать на словах. Его светлость перечел письмо, я его запечатал и вызвал гонца. Моего брата. Его светлость пожелал сам дать ему наставления.

– Я не видел вашего брата.

– Монсеньор, Аннибал не подменял письма!

– Это не имеет значения, – Робер глянул на помертвевшее лицо. Только б неизвестный Аннибал не оказался его единственным родичем. – Скорее всего мы разминулись. Вы искали меня в Агарисе?

– Да, Монсеньор.

– Я был в Алате. Надо полагать, ваше письмо просто опоздало и не имеет никакого отношения к подделке.

А кто имеет? Это не мать, не дед и никто из Маранов. Им приезд наследника нужен меньше всех. Однако неизвестный прекрасно осведомлен и о делах в Эпинэ, и о семье Повелителей Молний. И у него есть или был доступ к отцовской печати.

– Монсеньор, позвольте вас заверить…

– Прекратите, капитан. Не будем гадать, откуда взялась фальшивка. Что должен был передать ваш брат на словах?

– Монсеньор! – в глазах Карваля вновь засиял фанатичный огонь, и Робер поежился. – Эпинэ не вотчина Олларов, у нас есть свой сюзерен, и у нас есть своя гордость. Мы освободили бы Талигойю, если б не тупость северян, но пора сбросить этот камень с нашей шеи. Эпинэ проживет и без них!

О великой Эпинэ Робер уже слышал. От кого-то из агарисских сидельцев… Или речь шла не о великой Эпинэ, а о великой Придде? Хотя, по большому счету, великой может стать только Кэналлоа, выбор у остальных провинций невелик: или держись Талига, или отправляйся в брюхо кому-то из соседей.

Только сейчас нет даже такого выбора. «Великая Эпинэ» просуществует ровно до подхода Южной армии и вкусит любовь по-имперски. Но не от Дивина, а от Ворона, хотя попробуй втолковать это инсургенту с горящим взором.

– Вы намерены отложиться от Талига?

– И мы отложимся. Монсеньор, все готово, мы ждали только вас.

Это он уже слышал. Если дед и впрямь собирался отложиться от Талига, те, кто навязал ему опекунов, правы. В здравом уме и твердой памяти такого не придумаешь!

– Капитан, – Робер старался говорить спокойно и понятно, – восстание обречено. У Эгмонта Окделла было намного больше сил, чем сможем собрать мы.

– Окделлы никогда не были полководцами, Монсеньор, а в вас течет кровь маршалов.